— Не откажусь. С утра уже верст пятнадцать пешедралом, — Чеботарев вслед за хозяином прошел в комнаты и с интересом огляделся. — Вы, я вижу, моему совету последовали…
— Да уж… — Кобылянский вздохнул. — Апартаменты из двух комнат, прислуга приходящая, электричества, само собой, нет, а сам я теперь вообще, бывший акцизный чиновник.
Хозяин прошел в заднюю каморку и вернулся, держа в одной руке тарелку с холодной телятиной, а в другой хлеб и початую бутылку «белой головки».
— Извините, полковник, разносолов не держу…
Чеботарев хмыкнул, без спросу взял стоявший на столе стакан, сам налил до половины и, залпом выпив водку, закусил куском мяса. Одобрительно улыбаясь, Кобылянский ждал, пока гость немного насытится, а Чеботарев, почти сразу почувствовав, как давившее его с утра напряжение отпускает, прекратил жевать и спросил:
— Всеволод Ильич, не хотите спросить, почему я здесь?
— А зачем? Мне и так ясно… — Кобылянский долгим взглядом посмотрел на Чеботарева. — Что, весь наш план насмарку?
— Это как посмотреть… — Чеботарев налил себе еще и покосился на хозяина.
Кобылянский перехватил его взгляд и спокойно сказал:
— Да вы ешьте, ешьте, сейчас, право, не до церемоний.
— И то верно… — согласился Чеботарев, опрокидывая стакан.
Кобылянский выждал, пока Чеботарев управится с телятиной, и только тогда спросил:
— Итак, что мы имеем?
— Если честно, не знаю, — вздохнул Чеботарев. — Люди разошлись по местам, но кто добрался, кто нет, сказать не могу. Меня самого перехватили повстанцы, едва ушел. Поскольку и мне пройти не удалось, считаю, в запланированной сети прорех будет немало…
— Да, этого следовало ожидать… — Кобылянский положил на стол сжатые кулаки. — Но главное для нас, Костанжогло…
— Он как, прошел? — быстро спросил Чеботарев.
— Не ведаю, — Кобылянский пожал плечами. — Но если прошел, нас должны оставить в покое…
— Хотелось бы верить, — скептически заметил Чеботарев и после короткой паузы спросил: — А как вообще обстановка?
— Сами видите… — Кобылянский горестно покачал головой. — Полный и окончательный крах.
— Что будем делать? — Чеботарев решительно отставил стакан.
— Ждать! — неожиданно зло обрубил Кобылянский. — Вы знаете, полковник, здесь нами укрыто ценностей на сумму, соизмеримую с золотом КОМУЧ-а, попавшим в руки большевиков. Кроме того, всяческие «правители» стараются урвать побольше. Наша задача — обеспечить передачу золота, попавшего за границу, таким образом, чтобы новые владельцы в случае чего не смогли отвертеться.
— Думаете, удастся? — скептически заметил Чеботарев.
— Сейчас этим занимается генерал Миллер. Но, конечно, ценности, награбленные, так сказать, в частном порядке, возвратить не удастся…
— Ну, сбережения «страдателей за народ» меня как раз и не беспокоят, — пренебрежительно махнул рукой Чеботарев. — Нечего было в свое время всяким Засулич овации устраивать.
— И то верно, — криво усмехнулся Кобылянский и уже приказным тоном закончил: — Но все равно, ваши люди, те, кто добрался до мест, обеспечивают охрану моих, я остаюсь здесь, а вас, полковник, попрошу поехать к генералу Миллеру и всемерно способствовать.
— Ясно, — кивнул Чеботарев. — В Харбин я как-нибудь проберусь, а вот что потом делать?
— Делать? — Кобылянский задумался. — Делать как раз ничего не надо. Будем ждать. И как только Миллер со своим делом справится, вы, полковник, постарайтесь перебраться в Европу. Думаю, наше будущее решится все-таки там…
* * *
Дом, куда в конце концов привезли Тешевича, удивил поручика. Невзрачный, с красным флагом на месте сорванной вывески, он мало отличался от других домов, зато внутри под ним оказалось целых два этажа сводчатых подвалов. Скорее всего, какой-то тороватый купчишка ловко объединил жилье, лабаз и лавку в одном строении.
Лежа на шинели, брошенной поверх свежей соломенной подстилки и безучастно глядя на тщательно выбеленный сводчатый потолок, поручик испытывал странное раздвоение. Его сознание, словно отсутствуя, не отождествляло происходящее с ним самим и в то же время, как бы на втором плане, четко фиксировало все происходящее вокруг.
Так Тешевич удивился странной чистоте подвала, но если предположить, что купчик держал здесь деликатный товар, то это становилось понятным. Потом солома оказалась только что постеленной, но если он здесь первый, то такая подстилка просто закономерна. Что же до толстой восковой свечи, горевшей под притолокой, то она свидетельствовала не сколько о заботе, сколько о нежелании охраны, при нужде отыскивать узника в темноте.
И все-таки, при всей своей отрешенности, в глубине души Тешевич сейчас сожалел, что не последовал примеру Башкирцева. У того, по крайней мере, перед глазами навсегда остался заснеженный русский лес…
Впрочем, поручик думал и о том, что сначала все складывалось прекрасно. Они на целые сутки сумели задержать «красных», благо впервые за последнюю неделю не пришлось экономить патроны. Так что большевички, напоровшись на заслон, не могли продвинуться ни на шаг и если б не артиллерия, то, наверное, толклись бы там до сих пор…
Однако об этом артиллерийском обстреле Тешевич вспоминал с горьким сожалением. Ну что стоило оглушившему и слегка контузившему его снаряду разнести поручика в клочья? Тогда не было бы этого унизительно-гнусного подвала, ненужной тягомотины и подспудно все же давившего Тешевича, ожидания конца…
Внезапно в тишине подвала послышались шаги, загремел засов и, скосив глаза, Тешевич к своему удивлению увидел в дверях не вооруженного конвоира, а ту самую женщину-комиссара, которую встретил в лесу. Правда, на этот раз она была не в черной кожаной куртке, а в легкой батистовой кофточке, из чего Тешевич сделал вывод, что его скорее всего доставили в распоряжение крупного штаба, а эта девка, раз уж и она здесь, тоже немалый чин.
Аккуратно притворив за собой двери, комиссарша подошла ближе и сверху вниз посмотрела на даже и не подумавшего встать Тешевича.
— Лежишь, красавчик?… И не страшно?
Поручик поднял голову и долгим взглядом посмотрел на странную визитершу. Без куртки она выглядела весьма привлекательно, но именно это прошло мимо сознания Тешевича. Он лишь обшарил глазами ладную фигуру и разочарованно отметил про себя, что, по всей видимости, никакого оружия при мадам комиссарше нет.
Однако это мимолетное внимание не осталось незамеченным, и тут же было поощрено двусмысленной, чисто женской улыбкой.
— Молчишь, белячок? Ну молчи, молчи…
К вящему удивлению Тешевича, она бесцеремонно села рядом с ним на солому и заговорщически подмигнула поручику.
— А жить-то небось хочется, а?
Тешевич закинул руки за голову, снова уставился в потолок и после небольшого раздумья все-таки ответил:
