Израсходовав магазин на двадцать снарядов, зенитка наконец умолкла.
Ни богу свечка, ни чёрту кочерга…
Минут через пять, снова меняя пенал магазина, Касаткин вдруг сообразил, что впервые за долгое-долгое время он ни хрена не боится и даже чувствует себя почти счастливым. Наверное, потому, что впервые за всё это время, месяцы, а может и годы, поступает «правильно!»
Так правильно, что его наверняка бы похвалил папа, как всегда немногословно, похлопав по плечу мозолистой ладонью. Как тогда, когда они с папой зарубили за амбаром секретаря райкома, и никто и не догадался, что это сделал председатель колхоза с сынком; и когда, напоив, подстрелили уполномоченного НКВД, приехавшего разбираться.
Александр Касаткин, затаившись за бетонным углом, караулил крадущихся под стеной фрицев. Тех самых, которые, вроде как, пришли сюда извести большевистскую чуму, от которой вымерла в 1922‑м их деревня. Но которые и сами — чума…
Александр отвинтил с рукоятки немецкой гранаты крышку чеки. Не потому, что «За Сталина!», а потому, что «За Родину!»
* * *
— Идей не спрашиваю, — накрыв мгновенно побелевшее лицо Антона пилоткой, мрачно произнёс Войткевич. — Их до обидного мало. Ну, так как?
Все переглянулись…
Home is the sailor, home from the sea…
Старокрымские леса. Район действия партизанского отряда Беседина
Вовка, толкнув вперёд шишечку затвора, загнал патрон в патронник и снова прильнул щекой к прикладу винтовки.
Немецкий мотоцикл, видный в просвете красно-рыжего сухостоя, казался чёрным муравьём, только как-то очень уж медленно ползущим вдоль склона горы, будто по корневищу древнего пня, и почему-то в одиночку. Обычно на лесной тропе, если и появлялись эти железные насекомые, то вереницей и торопясь, а этот… Как крадётся…
Что-то не то.
Вовка чуть приподнял голову, по-прежнему прицельно щурясь.
Картина, вроде бы, как учебная мишень с рогатым профилем: проста, ни с чем не перепутаешь. Один немец устало колыхается в седле, с серой пилоткой, сунутой под фельдфебельский погон. Второй — в зелёной люльке…
«Развалился, как на курорте», — зло прошептал Вовка; но именно это, — вдруг понял он, — его и смущало. Второй, который в коляске, бессильно мотал чернявой головой, выставив на станину снятого пулемёта ногу, замотанную в кровавые тряпки. Похоже, что даже не бинты, а так, что придётся. Время от времени первый утешительно похлопывал его по плечу.
«Ну так что ж теперь?.. — недовольно нахмурился Вовка. — Не на гимнастическом козле ведь ногу сломал. Может, в бою с партизанами…» — и подвёл под взлохмаченную голову «фрица» чёрную подковку прицела.
И вздрогнул, так, что наверняка выстрелил бы, не выдерни кто-то винтовку из его рук.
Вовка обернулся не сразу, а только когда малость утихомирилось сердце, заходившее, как поршень мотора. И ещё потому, наверное, что ладонь, лёгшая ему на плечо, показалась по-отечески спокойной, что ли? Когда если бы немцы, то впору за шкирку да мордой в землю…
— Дядя Серёжа! — с невольным детским восторгом, совсем не солидным для партизанского разведчика, вскрикнул Вовка, и даже, кажется, пустил петуха. — А я… А я тут…
— Чуть не пристрелил героических советских разведчиков, — хмыкнул взявшийся, надо полагать, с того света Везунок, — …лейтенантов Новика и Войткевича.
Приподнявшись на одно колено, он приложил ко рту ладонь горсточкой и очень похоже крикнул перепелом.
В ответ без особого таланта — почему и узнал Вовка, кто это, раньше, чем увидел, — откликнулся «дядя Арсений», Малахов, поднимаясь из зарослей высохшего травостоя с другой стороны мотоцикла.
— А что с товарищем лейтенантом?.. — суетился пару минут спустя Вовка, то забегая далеко вперёд с видом опытного проводника, то задерживаясь позади и прислушиваясь, как матёрый разведчик. — На мине подорвался?
— Не, — покачал головой дядя Яша Войткевич, который, казалось, дремал в кожаном седле, еле-еле ворочая блестящей рогатиной руля. — Купался, понимаешь, в неразрешенном месте.
— А… — протянул Вовка, хоть и не совсем понял, чего это им купаться вздумалось. — А с мотоциклом чего?
— Вторая передача не врубается, должно быть, синхронизатор полетел, — со знанием дела ответил Везунок, который шёл теперь, в лесу, рядом.
— А он и был поломанный, когда мы его в полевой жандармерии одолжили, — усмехнулся Войткевич, бормоча неохотно, наверное, только чтобы не заснуть. — Они его как раз ремонтировали, от своих отстали, а тут мы: «Не поможете товарища к партизанам свезти?», а они: «Может, лучше в гестапо?», а мы: «Нет, к партизанам». Ну, заспорили, повздорили… А насчёт передачи, не знаю. Акселератор вообще не работает, не тянет, эжектор…
— Хмур разберётся, — самоуверенно махнул рукой Вовка. — У него любая железяка в руках горит…
— Хмур? — вяло переспросил Войткевич и задумчиво повторил: — Хмур. Хмур… А как зовут этого вашего…
— Хмура? Лёвка, кажется… — Володя снова умчался куда-то вперёд, звучно топоча растоптанными ботинками.
Яков остановил мотоцикл и вопросительно уставился через плечо на командира партизанских разведчиков.
Тот, в свою очередь, повернулся к Малахову — старожилу отряда.
— Лёвка Хмуров, — пожал плечами Арсений. — Воюет с сорок первого. Мы его возле Атламских пещер подобрали, уже с трофейным оружием. Стреляет, правда, хреново, но в самом деле толковый механик, изобретательный сапёр. А ты чего?.. — насторожился Малахов, заметив странноватую, чтобы не сказать, глуповатую улыбку, блуждающую по лицу Войткевича.
— Ничего. Сколько ему? Лет пятьдесят на вид? — уточнил Яков.
— Ну, с копейками, — согласился Малахов.
— В очках?
— В очках…
— Железная фикса тут, — ткнул пальцем Войткевич в угол рта. — И ухи в фотокарточку не помещаются?
— Есть такое дело, — нахмурился Везунок. — А что? Ваш кадр, что ли?
Яков длинно и затейливо, но счастливо, как будто нашёл припрятанную на похмелье трёшку, выругался:
— Наш. Теперь наш. Бесценный кадр, прямо скажем… Слышь? — бесцеремонно толкнул он дремавшего в коляске Новика так, что тот застонал.
— Какого?..
— Задание выполнено и перевыполнено!
— Какое к чёрту?.. — поморщился Саша, бережно поправляя на ноге окровавленное тряпьё.
— «Изделие» уничтожили?
— Во-первых, не мы, а во-вторых, радости с того, — проскрипел зубами Новик.
— Радости полные штаны и медаль в придачу, — продолжал радостно тормошить его товарищ. — Ты помнишь, нам говорили про «специалиста минно-торпедных средств», помощника инженера Бреннера и подлинного отца «Вьюна», ещё фотографию его показывали?
