Не скажу, что я был опечален гибелью преследователей, но мне, человеку, которому приходилось убивать в силу обстоятельств, убивать честным железом, в поединке, было не слишком приятно смотреть на то, что произошло благодаря моим способностям. Всё-таки уничтожение душ и живых существ — вещи разные. Как-то Карл говорил мне, что в подобные моменты можно ощутить себя равным богу. Но я почему-то ощутил себя равным какому-нибудь демону или злокозненному колдуну, что мне совершенно не понравилось.
В живых остались лишь двое. Ангжис, контуженный и окровавленный, встал на колени и выстрелил в меня из арбалета, промазав шагов эдак на тридцать. Пока он перезаряжал, я подскочил к нему и ударил клинком по горлу, не желая становиться мишенью. Оставив мертвеца, я поспешил к человеку в ливрее слуги герцога, который полз прочь, надеясь скрыться в кустах.
Я догнал его, и он, слыша шаги, повернулся в мою сторону, показывая пустые руки. Его уже немолодое лицо было искажено от ужаса и отчаяния.
— Пожалуйста, господин! Не убивайте!
Окровавленный эспадон в моей руке произвёл на него самое удручающее впечатление.
— Пожалуйста! Я всего лишь слуга! Пощадите!
— Расстегни пояс.
— Что? — не понял он, дёрнувшись от звука моего голоса.
— Пояс. На нём корд. — Остриём длинного клинка я указал на оружие.
Он дрожащими руками сделал, что велено.
— Встань. Сколько вас?
— Я не знаю, господин. Три, может, четыре отряда в разных местах. Я правда не знаю.
Может, он врал, а может, и нет. Мне было всё равно.
— Знаешь, где город?
— Д-да. Недалече. Там. К утру можно управиться.
— Тогда уходи туда. И не возвращайся. Второй раз я могу тебе не поверить. Уходи.
Он не заставил себя упрашивать, смылся в лес, только его и видели. Тыква выразила всем своим видом неодобрение моему мягкосердечию и демонстративно поплыла обратно к Гертруде и Проповеднику. Я беспокоился о колдунье, но прежде взял арбалет ангжиса и четырнадцать болтов.
— Ты сукин сын, Людвиг! — безапелляционно заявил Проповедник, наставив на меня дрожащий палец. — Да падут тебе на голову все кары небесные, как мне едва не упали твои ублюдочные знаки! Я чуть не погиб!
— Тебе ровным счётом ничего не грозило.
— Святая невинность Девы Марии! Ты что, весь разум потерял, когда связался с этой ведьмой?! — завопил он. — Ты разве не видел, как этих несчастных перемололо невидимыми жерновами! Да мука получается и то крупнее! Представляешь, что бы от меня осталось, если бы я не был столь проворен?!
Я склонился над Гертрудой, всё ещё находящейся в трансе. Кость больше не торчала из её руки, но кровь до сих пор сочилась.
— Тебе представилась уникальная возможность спасти нам жизни. В раю это зачтут. А пока просто позволь сказать, что я очень благодарен.
Это несколько примирило его со случившимся и теми моральными травмами, которые он заработал. На всякий случай я влил ещё немного мёда:
— Позволяю тебе напоминать мне о твоём подвиге в любое время и по любому поводу.
— Я непременно этим воспользуюсь, — ядовито произнёс он, всё ещё дуясь. — А также попрошу запомнить, что это был первый и последний раз, когда я попался на твою удочку. Больше я в таких фокусах не участвую. От них слишком сильно попахивает дьявольщиной.
Я не стал ему говорить, что и сам не горю желанием использовать свой дар подобным образом, так как увидел, что на краю поляны стоит уже знакомая мне девушка в голубом платье. Я сделал шаг в её сторону, и она поспешно отступила за деревья.
— Удивительно, — произнесла Гертруда, задумчиво разглядывая свою руку и осторожно шевеля пальцами. — Проповедник, ты меня поразил до глубины души.
— У ведьм не может быть души, — буркнул тот.
— Крайне философский вопрос, — улыбнулась она. — Не знаю, как у других, но поверь, моя душа находится при мне. Так вот, ты меня поразил, и я беру свои слова обратно. От тебя всё-таки есть толк.
Проповедник громко, презрительно фыркнул, но было видно, что он очень доволен этим неожиданным признанием.
Мы остановились на краткий отдых уже в сумерках, когда осенний лес засыпал, а ледяной ливень вытекал из низких облаков с неторопливой покорностью судьбе, заливая всё вокруг холодной безнадёгой. Свод волшебного купола, как и в прошлый вечер, защищал нас от влаги, земля нагрелась от колдовства, даря комфорт и уют. Единственное, чего не было, так это еды. Мы были голодны, и наши животы то и дело требовательно напоминали нам о себе.
Где-то далеко что-то ревело и трещало, ломая подлесок, а затем угомонилось, оставив лишь шелест бесконечного дождя по буро-жёлтым, опавшим листьям.
Рука у Гертруды зажила, хотя по её осунувшемуся лицу было видно, что заклинание лечения далось ей нелегко. Я сказал об этом, на что колдунья усмехнулась и заметила:
— По гримуару Марбаса
[41]
, для лечения лучше использовать свежую кровь младенца и только что убитого с помощью удушения пожилого человека в пропорции два к трём. Желательно, чтобы она настоялась несколько ночей на перекрёстке, рядом с которым растёт таволга. Как ты помнишь, мне пришлось употребить для этого собственные силы. Ничего. Завтра всё будет в порядке. А уже сегодня я планирую ночевать в трактире.
— Мы пойдём ночью?
— До темноты почти час. Мы успеем. Тьма!
С неба, на плаще, словно на распахнутых крыльях, на нас упал человек. Я прыгнул к арбалету, но тот словно свинцом налился.
Гертруда сдула с ладони проклятие, оно окутало незнакомца и растаяло, не причинив ему вреда.
— Будем считать, что вы переволновались, и поэтому вашу встречу нельзя назвать гостеприимной, — сказал он, касаясь ногами земли.
Этого громилу я уже видел на балу — тот самый, что скакал на лохматой лошадке, а теперь прибыл налегке. Приметный плащ из жёлтого меха, шляпу и платок, закрывающий лицо, я узнал без труда.
— Чего тебе здесь понадобилось, Януш? — зло спросила Гертруда, вскакивая на ноги, и вокруг нас замерцал купол.
— Сядь и убери кинжал, страж, — велел колдун. — Я терпелив, но отнюдь не свят. Не стоит тебе делать глупости. Ты слишком ослабла, Гертруда, чтобы быть для меня опасной, и это меня не остановит. — Он ткнул пальцем в мерцание. — Вас было очень сложно найти, в Кайзервальде оказалось слишком много людей. Отдай то, что ты взяла, и я уйду.
— Не понимаю, о чём ты.
— Прекрасно ты всё понимаешь, — глухо сказал он. — Я прилетел в Кобнэк за тем же, за чем и вы, но ты меня опередила. Душа нужна мне.
