Колобаев не целился и не выжидал. Он наблюдал.
Немец был один. Вот он отключил рацию и ловко забросил ее за спину. Потом собрал какой-то провод, сунул его за пазуху. Винтовка его висела на сосне, на сухом суку.
Колобаев убедился в том, что он один, и подвел перекрестье прицела под подбородок. Промахнуться с такого расстояния невозможно – не больше ста пятидесяти шагов. Такую цель можно снять и без оптики.
Выстрел прозвучал неожиданно громко, так что Численко вздрогнул и невольно сунулся лицом в черничник. Но тут же осмотрелся, сделал рукой знак Лучникову. Тот сразу вскочил и быстро побежал к дальней сосне, где мгновение назад стоял немец. Вскоре оттуда послышался неумелый крик кедровки, и они все разом поднялись из зарослей черничника и быстро пошли вперед.
Стороной, над болотами, пролетела пара истребителей. За деревьями невозможно было разобрать, чьи.
Немец лежал на боку, откинув голову, будто демонстрируя им свою рану, которая оказалась смертельной.
– Что? – Колобаев нагнулся к немцу, повернул его голову. – Лабешка.
– Молодец, Колобок, ловко ты его срубил, – похвалил бойца Численко.
– А может, теперь и незачем нам на хутор ходить, – сказал вдруг Лучников и указал автоматом на убитого. – Кто им теперь вилку установит?
– Хутор, скорее всего, там, за той пустошью, – кивнул Численко в глубину просеки, которую уже можно было угадать в просвете среди буйного подлеска. Он дал понять Лучникову, что сказанное им никакого отношения к тому, что делают здесь они, не имеет.
Тот понял. Хмыкнул и отвернулся.
Немец лежал в той позе, в которой застала его смерть.
– Ты его осмотрел? – спросил Численко.
– Да. Вот, возьми. – И Лучников протянул старшему сержанту пакет из непромокаемой бумаги. – Тут документы и письма. Фотографии там и прочее…
– Прикопать надо. – Колобаев кивнул на тело.
– Некогда прикапывать.
– Спрячем, – подытожил Численко.
Они оттащили тело корректировщика к болоту, забросали мхом и еловыми лапами.
– Сапоги у него хорошие, – запоздало сожалел Лучников.
– Они тебе малы. – И Численко похлопал его по плечу. – Думай о другом.
– О чем?
– О чем-нибудь хорошем.
– У меня в жизни ничего хорошего не было.
К минометной батарее они вышли через полчаса.
Вдоль противотанкового рва ходил часовой. Он делал полукруг, подходил к песчаному обрыву, заглядывал вниз и с кем-то перекидывался словом-другим.
– Нападем, когда они возобновят огонь. Кто пойдет снимать часового? Ну? Что пригорюнились? – И Численко толкнул в бок Лучникова.
Тот испуганно оглянулся на старшего сержанта и, видя, как побелели крылья его ноздрей, отвернулся и втянул голову в плечи. Погодя сказал:
– Могу не справиться, старшой. Что тогда?
– А что тогда. Тогда он тебе в задницу штык загонит по самое некуда. А зря, Лучников. Сапоги-то у него получше, чем у корректировщика. Хороший трофей упускаешь. А? – и тонкие ноздри Численко задрожали от внутреннего смеха. – Ладно. Пойду я. Колобок, ты держи его на мушке. Если у меня дело не пойдет, стреляй. Всем приготовить гранаты. Гранаты бросать только прицельно и только с расстояния не больше тридцати шагов. По одной «феньке» оставить для перехода. Всем все ясно?
И тут подал голос Сидор Сороковетов. На марше он все время помалкивал. Марш – дело грубое, знай передвигай ногами, тащи поклажу, которую на тебя командование взвалило, и не скули. На марше ты обыкновенный рядовой боец и ничего более. Но когда во рву захлопали минометы, душа бывалого минометчика сразу преобразилась, и он для начала лаконично отметил:
– Восемьдесят первые. Если при хорошем боезапасе…
– Ну, минометчик, говори, говори дальше. – Численко еще раз смотрел в бинокль на дальнюю опушку, тропу на хутор, поле и белую ленту большака, уходившего на юго-запад.
– Будь я маршалом, товарищ старший сержант, – сказал Сороковетов, – одну бы трубу постарался захватить в полной невредимости. Потому как выходить нам отсюда будет непросто. Поднимем сейчас шум, с хутора подкрепление прибежит. А если захватим миномет и пару десятков мин, можно будет проложить себе дорогу к своим и попрямей.
Минометы произвели по нескольку выстрелов и снова затихли.
– Ну, пора. – И старший сержант Численко пополз вперед, к березняку, заросшему густым подлеском крушины и жимолости.
Колобаев положил винтовку в развилку молоденькой ольхи и провел прицелом по обрезу рва, ухватил край загона, обнесенного загородкой из березовых кольев и затесанных жердей, стежку, которая уходила, по всей видимости, на хутор. Теперь березовые колья, вбитые еще до войны, были густо опутаны колючей проволокой. Заграждения. Значит, вокруг все минировано. Немцы проволоки и мин не жалеют.
Часовой курил сигарету и беспечно поглядывал в ту сторону, куда уходила тропа, как будто оттуда вот-вот должны были принести котел с макаронами, хорошенько заправленными тушенкой. Они обжились здесь, как у себя дома. И не исключено, что макароны тушенкой им тут заправляют наши бабы. Численко неподвижно сидел за кустом до тех пор, пока часовой не повернулся к нему спиной. Как только немец пошел в обратную сторону, он подхватил автомат, нырнул через куст вперед, перекатился к зарослям можжевельника. Снова замер. Пахнуло немецким табаком. Табачок так себе, эрзац с опилками. Часовой ничего не почувствовал. Численко подтянул правую ногу и нащупал за голенищем рукоятку ножа.
Радовский вовремя отвел своих людей. Мины накрыли разведгруппу Советов в ста шагах на протоке.
– Всем замереть и приготовить оружие! – приказал он.
Вторую группу Советов они встретят здесь. Позиция достаточно удобная. Если красные выйдут на луг, они тут же окажутся под перекрестным огнем взвода. Радовский залег за кустом орешника, положил перед собой МП40, оттянул затвор и оглянулся на правый фланг. Там залег поручик Гаев со вторым пулеметом. Первый, искореженный взрывом ручной гранаты, вместе с телами расчета остался на Винокурне. Как они смогли забросить гранату на такое расстояние? Когда его люди поняли, что пулеметный расчет Советы забрасывают ручными гранатами, возникла легкая паника, которая грозила перерасти во что угодно. Хорошо, что пулемет быстро накрыло. Накрыло очень точно, второй гранатой. Он и сам успокоился, когда понял, что противник держится на расстоянии и что «феньки» прилетели издалека.
На протоке хряснули еще две мины, и вскоре там наступила тишина. Лишь изредка доносился одинокий крик раненого да приглушенная команда. Видать, отстрелялись немцы неплохо. Результаты прицельного огня минометчиков он наблюдал не раз. И подумал: убитых они вряд ли потащат с собой, прикопают где-нибудь здесь. А то и просто забросают хворостом…
– Вон они, господин майор, – прошептал лежавший рядом с ним курсант.
