Ближе к обеду они наконец закончили печатание докладной записки. Подполковник аккуратно сложил свои бумажки, а Катя, бережно вытащив из машинки последний напечатанный лист и подколов к одиннадцатистраничному докладу синюю копирку — в управлении строго следили за соблюдением всех правил секретного делопроизводства, — отдала свою работу Ратнеру.
— Катюша, ты, как всегда, все делаешь быстро и аккуратно. Молодец! — похвалил подполковник. — Можешь отдохнуть, а то вечером у нас будет очень много работы. Ребята взяли несколько немецких агентов. Будем работать на допросах.
— Разрешите идти? — Катя, вся засияв от вдруг появившегося свободного времени, вытянулась перед подполковником.
— Иди!
Катя задержалась на несколько минут в просторном холле на первом этаже виллы. Несмотря на то что часть мебели была, по-видимому, вынесена отсюда, для того чтобы уступить место массивным металлическим шкафам, которые были завезены сразу после размещения управления контрразведки, помещение еще хранило в себе черты торжественности и незаурядности.
Полукругом сходящая вниз лестница с резными перилами, паркетный пол, совсем недавно очищенный от битого стекла и штукатурки, два массивных, обитых синей материей с золотым узором кресла с экзотическими подлокотниками по обеим сторонам спинки. В центре холла — изящный столик с витыми ножками, соединенными внизу тонкими перекладинами.
На фоне этого странно смотрелся угловатый письменный стол с облезлыми краями и ободранной, выцветшей зеленой материей на верхней крышке. За столом сидел дежурный офицер. Перед ним на столе стояло пять-шесть полевых телефонных аппаратов, на подоконнике громадного окна, забитого фанерой, — радиостанция, которую все называли ласково «эр-бэ-эмкой». Старший лейтенант Ланцов — именно он сегодня дежурил по «штабу» — вопросительно посмотрел на Катю, остановившуюся в задумчивости посреди холла.
— Что, Катюха, подполковник отпустил?
— Да, пойду пройдусь. А то уже надоело сидеть взаперти.
— Далеко не уходи. Фронт рядом. Вчера здесь, на окраине, на чердаке поймали «гитлерюгенда». Молодой, звереныш! Хотел жахнуть из «фауста»
[29]
по нашей колонне. Еле скрутили. Кусался, гад! Ребята хотели тут же расстрелять, да майор Терещенко не дал. Пацан, говорит, еще. Накостыляли ему по шее и вышвырнули на улицу. А он не убегает, скулит… Я бы его, конечно, кончил. Сколько волка…
— Тебе бы, Ланцов, только убивать! — перебила его Катя. — Война скоро закончится, что делать будешь? Ты ж ничего другого не умеешь! Допросы да вопросы! Да в расход пустить! Скучный ты человек!
— Сержант Скоморохова! Как разговариваешь со старшим по званию?!
— Подумаешь! Иди ты!
Ланцов даже привстал из-за стола от такой наглости. Наверное, он хотел что-то еще сказать, может быть, даже выругаться, но Катя, сорвав с вешалки шинель, выбежала на улицу, громко хлопнув входной дверью. Часовой, стоящий с наружной стороны, с удивлением посмотрел на девушку, неожиданно выскочившую из дома.
Перед двухэтажной виллой с внешней стороны каменной ограды стояло два «студебекера» и черный «виллис». Чуть поодаль сбились в кучу солдаты, одетые кто в шинели, кто в ватники. Слышался голос одного из них, прерывающийся время от времени громким хохотом. Вся земля вокруг дома была вытоптана солдатскими сапогами, снег уже сошел, хотя кое-где, особенно в тени вдоль стен, были видны оставшиеся корки тающего льда. Деревья с ободранными, израненными стволами были еще голыми, вокруг них земля была усеяна упавшими ветками и сучьями — все это говорило о прошедшем здесь совсем недавно свинцовом дожде.
Катя повернула за угол. Около массивного сарая из красного кирпича стояла пятнистая «летучка» — радиостанция управления. Повсюду небрежно болтались нити телефонных проводов. Похоже, связисты поленились аккуратно зацепить их за ветки деревьев или закрепить на крыше сарая. Никто уже не рассчитывал надолго задержаться в этом городке. Впереди был Кёнигсберг, и все со дня на день ожидали нового мощного наступления.
Из сообщения Советского Информбюро от 29 марта 1945 года
«…Войска 3-го Белорусского фронта 29 марта завершили ликвидацию окруженной восточнопрусской группы немецких войск юго-западнее Кёнигсберга.
За время боев с 13 по 29 марта немцы потеряли свыше 50 000 пленными и 80 000 убитыми, при этом войска фронта захватили следующие трофеи: самолетов —128, танков и самоходных орудий — 605, полевых орудий — свыше 3500, минометов — 1440, пулеметов — 6447, бронетранспортеров — 586, радиостанций — 247, автомашин — 35 060, тракторов и тягачей — 474, паровозов — 232, железнодорожных вагонов — 7673, складов с боеприпасами, вооружением, продовольствием и другим военным имуществом — 313…»
Со стороны прилегающего к дому сада показалась группа немецких солдат, сопровождаемых конвоем. Несколько автоматчиков вели семерых немцев в расстегнутых грязно-серых шинелях, под которыми виднелась советская форма. Все были без шапок. Грязные, небритые лица, тусклые, потухшие взгляды, походка, как у пьяных. У самого молодого из них был сильный кровоподтек под глазом, разбиты губы. По всему было видно, что этому немцу изрядно досталось в момент пленения. Несмотря на то что немцы были одеты в советское обмундирование, именно эти признаки выдавали в них деморализованных солдат некогда сильного противника.
Катя проводила пленных равнодушным взглядом. Сколько она насмотрелась их за последние годы. Только раньше многие из них были другими, какими-то напыщенными, что ли, высокомерными. А сейчас почти все пленные были одинаковые — с обреченными взглядами, со смертельной тоской в глазах и каким-то полным безразличием к окружающему. Теперь даже самому последнему глупцу было ясно, что война проиграна, что Германию постигла самая большая, какую только можно представить, катастрофа, что удел немцев теперь — сполна испить горькую чашу побежденных.
Конечно, Катя не могла знать, что мимо нее только что провели оставшихся в живых из состава немецкого диверсионно-разведывательного отряда, действовавшего в тылу наших войск. Этот отряд нарвался ночью на одну из оперативно-разыскных групп отдела контрразведки «СМЕРШ», выброшенную в лесной массив около поселка Шёнвальде после того, как были получены данные о возможном нахождении в ближних тылах частей сорок третьей армии вражеских лазутчиков.
Из дневниковых записей Йозефа Геббельса
[30]
от 27 марта 1945 года
«…Я занят сейчас организацией в широких масштабах так называемой акции „Вервольф“. Целью этой акции является организация партизанских групп в областях, занятых противником. Больших приготовлений к этому еще не сделано. Данное обстоятельство объясняется тем, что военные действия на западе развертывались с такой стремительностью, что у нас вообще не было для этого времени. Но, кстати, ведь и в занятых нами в свое время вражеских областях дело обстояло так же; партизанская деятельность разворачивалась лишь спустя некоторое время, но потом нарастала скачкообразно…»
