Книга Секретные объекты "Вервольфа", страница 23. Автор книги Андрей Пржездомский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Секретные объекты "Вервольфа"»

Cтраница 23

Но русские были совсем не страшные. Казалось, что, увидев женщину с ребенком, они сменили злобу и ненависть на некое подобие жалости. Не опуская дула автомата, все еще направленного на обитателей подвала, один из русских проговорил:

— Не бойся, фрау! Вир них шисэн! [62] Война капут!

От русских слегка разило водочным перегаром, смешанным с запахом дорогих духов. Похоже, ни женщина с ребенком, ни старик их уже не интересовали. Повернувшись к Паулю и Рольфу, русский с тремя лычками на погонах грозно спросил:

— Оружие есть? Вафэн? [63]

— Найн, найн! — в один голос ответили немцы.

— Хорошо!

Сержант кивнул одному из солдат. Тот, лихо забросив автомат за спину, нехотя подошел к немецким солдатам, брезгливо провел руками сверху вниз, обыскивая их.

— Не! Ничего нет, товарищ сержант!

— А часы, часы есть? Ури, ури! [64] — Сержант для ясности показал на запястье.

Оба немца с готовностью расстегнули браслеты и протянули русским желанные трофеи: Пауль — совершенно новые, сравнительно недавно купленные им великолепные часы швейцарской фирмы, а Рольф — свои старые часы, подаренные ему в Польше еще в прошлом году одним офицером.

— Хорошо! Гут! — Русские были явно довольны результатами своей «цап-царап-акции» [65] , особенно трофеем, доставшимся от Пауля. — Нихт геен! [66] Сидите здесь! Если пойдете наверх — капут! Шисэн! Ферштэен? [67]

Все всё поняли. Русские приказывали пока оставаться в подвале, по всей вероятности, дожидаясь окончания боевых действий в городе и подхода тыловых частей, когда пленных можно будет отконвоировать в места сбора, а местных жителей предоставить самим себе.

Всю ночь наверху были слышны разрывы снарядов и грохот рвущихся бомб. Но это было теперь уже не так близко, как накануне. Похоже, что агония Кёнигсберга завершалась последними конвульсиями сопротивления силам превосходящего противника. Привычные ко всему обитатели подвала тем не менее с нескрываемым ужасом слушали душераздирающий вой «сталинских оргáнов» — мощных реактивных установок, катюш, которые превращали в сплошное месиво последние очаги сопротивления в центре города.

Из книги Отто Ляша «Так пал Кёнигсберг. Борьба и гибель восточнопрусской столицы». Мюнхен, 1958 год

«…B течение всей ночи городской район… находился под тяжелым артиллерийским огнем. Летчики непрерывно сбрасывали бомбы… Весь день шли уличные бои между проникшим сюда противником и бойцами немецких опорных пунктов… Многие опорные пункты ввиду бесперспективности и безнадежности положения, недостатка боеприпасов и перенапряжения нервов выбросили белые флаги…

Руины зданий образовали завалы на улицах и исключили возможность подвижного ведения уличного боя. С каждым часом слабело руководство боевыми действиями, все средства связи были уничтожены… Предоставленные самим себе, защитники опорных пунктов держались, пока еще хватало последних боеприпасов. Бункеры переполнялись ранеными солдатами и гражданскими лицами… В центре города, где у окон подвалов и за каждым углом мог подстерегать выстрел из фаустпатрона, русские танкисты продвигались очень осторожно… Мы никогда не узнаем о героических поединках, которые разыгрывались на улицах города, слишком мало людей уцелело в этих последних схватках…»

Когда наступали минуты затишья, сидящие в подвале немцы прислушивались к голосам наверху, пытаясь уловить настроение расположившихся наверху русских, понять, как складывается обстановка и не возникает ли чего-нибудь такого, что могло бы снова угрожать их жизни. Но русские наверху вели себя на удивление мирно: всю ночь пели песни, смеялись, что-то громко выкрикивали, иногда, правда, постреливали, но, похоже, просто так, для развлечения или устрашения спрятавшихся по щелям солдат вермахта, фольксштурмовцев и жителей города.

Было совершенно очевидно — часы Кёнигсберга сочтены, гарнизон города-крепости разгромлен, советские солдаты, выбивая сопротивляющихся немцев из подвалов и подземных бункеров, становятся настоящими хозяевами того, что было некогда крупным европейским городом. Городом, который еще несколько месяцев и даже недель назад назывался «неприступной крепостью», «алькасаром Восточной Пруссии» [68] . Теперь же он, объятый пламенем, заполненный дымом, заваленный искореженной военной техникой и тысячами трупов, лежал в руинах, как поверженный и смертельно раненный великан, ожидающий своей участи.

К причитаниям женщины и плачу ребенка добавились стоны старика, который теперь уже не звал свою Лотту, раскачиваясь из стороны в сторону, а жалобно поскуливал и время от времени просил пить.

— Старик, потерпи, — тихо проговорил Пауль. — Наступит утро, и ты пойдешь домой…

— Да нет у меня теперь дома! У меня нет теперь ничего: ни жены, ни детей, ни дома, ни моего университета — нашей прекрасной Альбертины. Ведь я же вел семинар на факультете теологии. Барт, Бруннер, Шляейрмахер… Кому все это теперь нужно? Боже! Да умрет душа моя смертью праведников…

— Ладно, старик. Хватит причитать! И без тебя тошно!

Рольф и Пауль отошли в угол комнаты и стали тихо переговариваться друг с другом.

— Слушай, о «команде» рассказывать не надо. У нас вполне приличная легенда для того, чтобы затеряться в этой массе военнопленных. Ты учти — русские идут за нами по пятам. И, если им только дать намек на то, что мы были в «команде», они спустят с нас шкуру. Ты хочешь болтаться на виселице в Смоленске, Борисове или в родной Одессе? Я тоже не хочу!

— Но, Пауль… — пытался возразить Рольф.

— Ты слушай меня. Мы — солдаты вермахта. В наших солдатских книжках записано, что мы — солдаты первой роты триста тридцать второго батальона сто девяносто второго гренадерского полка. Были в боевой группе «Шуберт», сформированной из остатков различных частей. Все будет хорошо! Главное — не трусь!

— Пауль, но я очень боюсь, что они узнают о Борисове и Могилеве. И еще об «объекте»…

— Заткнись! Забудь об этом! Если наложишь в штаны, можешь рассказывать о чем угодно, но только не об этом. Учти! В лучшем случае — они тебя перевербуют, а в худшем… — Он слегка замялся. — А в худшем, как я уже сказал, — виселица или двадцать лет сибирских лагерей, где ты сдохнешь уже на второй год… Правда, в первом случае тебя грохнут сами немцы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация