Когда оберштурмфюрер Крайхен вошел в комнату, доктор Роде сидел на ящике и перебирал папки с документами.
— Добрый день, доктор! Я приехал за вашими бумагами.
— Что? За бумагами?
— Да, за всякими там картотеками, списками и описями. В них нужды теперь нет…
— Как нет нужды?! Много вы понимаете в этом!
— Ладно, доктор, не горячитесь. Этот идиот Вурц вывел вас вчера из себя да еще и нахамил…
— Вывел из себя? Да он просто хотел меня убить!
— Я думаю, доктор, вы преувеличиваете. Он просто грубый и необразованный человек. Конечно, для общения с вами нужен был кто-то поинтеллигентнее…
— Господин Крайхен, я не хочу говорить об этом. Давайте лучше о деле. Так зачем вы пришли?
— Я пришел забрать, согласно договоренности, все документы и материалы, связанные с нашими и трофейными музейными ценностями. По указанию господина оберфюрера они также будут укрыты в надежном месте.
Доктор Роде долгим и тоскливым взглядом посмотрел на Крайхена, горько усмехнулся и еле слышно сказал:
— Забирайте все, что хотите.
— Ну и хорошо, доктор. Я рад, что мы поняли друг друга. Я позову солдат.
Крайхен вышел из комнаты и через пять минут появился снова в сопровождении четырех рослых эсэсовцев. Один из них держал в руках перевязанную веревкой стопку мешков.
— Начинайте, ребята, — приказал Крайхен.
К ужасу двух музейных дам, находившихся вместе с Роде в кабинете, эсэсовцы стали быстро вытряхивать в мешки содержимое каталожных ящиков, пачками сваливать в них папки и скоросшиватели, конверты и тетради. Роде безучастно смотрел на эту вакханалию погрома. Казалось, что ученого покинули силы и он не в состоянии уже никак реагировать на происходящее.
Спустя полчаса все мешки, а их было не меньше двадцати, были доверху заполнены документами и материалами, превратившимися сразу из ценного для каждого исследователя средства описания, поиска и методологии в кучу ненужного хлама, с которым теперь можно было делать все что угодно.
— Доктор, мне нужно с вами поговорить. Где-нибудь… не здесь. — Крайхен сделал какое-то неопределенное движение рукой, по-видимому, показывая, что ему хотелось бы поговорить с Роде один на один.
Роде, не говоря ни слова, направился к двери в смежную комнату, на которой красовалась надпись затейливыми буквами готического шрифта «Лаборатория геоморфологии». Взявшись за дверную ручку, он обернулся в сторону Крайхена и тихо проговорил:
— Мы можем поговорить здесь, если это вам действительно так нужно.
Крайхен прошел за доктором Роде в соседнюю комнату. Здесь стояло несколько больших шкафов с разбитыми стеклянными дверцами, у стены громоздились какие-то ящики, в кучу были свалены образцы горных пород и минералов, пестрящие яркими этикетками. Под ногами хрустело стекло, пол был усеян листами с машинописными текстами, разорванными тетрадями, смятыми рулонами, обрывками фотопленки. В центре помещения стоял массивный письменный стол, покрытый толстым слоем пыли.
Роде и Крайхен расположились друг против друга, усевшись в кресла с витыми подлокотниками. Минут пять оберштурмфюрер молчал, разглядывая стены лаборатории, увешанные картинами с видами гор и скал. Молчал и доктор Роде, казавшийся безразличным и равнодушным.
— Господин доктор, оберфюрер Бёме просил меня поговорить с вами о наших совместных планах на ближайшее будущее…
— Наших с вами? — как-то сразу встрепенулся Альфред Роде. — Почему моих с вами? У меня нет никаких совместных планов ни с СД, ни с гестапо!
— Вы меня не так поняли, доктор! Я имею в виду наши и ваши планы на ближайшие недели вперед.
— Ну и что? Какие это планы?
Доктор Роде был явно не в себе. Его щеки заметно порозовели, губы были нервно поджаты, одной рукой он вцепился в ручку кресла, другой судорожно теребил галстук.
Оберштурмфюрер Крайхен, видя терзания Роде, сказал как можно спокойнее:
— Не волнуйтесь, доктор. Никто не хочет вам зла. Господин оберфюрер просил меня только обсудить с вами некоторые вопросы и передать предложение остаться в городе.
— Как остаться? Я и так остаюсь в Кёнигсберге и никуда не уезжаю!
— Да нет, доктор, я имею в виду, что вы должны будете остаться в городе, когда сюда придут русские.
— Придут русские? Но ведь и гаулейтер и господин Бёме уверяют меня, что гарнизон крепости Кёнигсберг будет сопротивляться до последнего и русским не бывать в городе!
— Все правильно, доктор. Но на войне бывает всякое и на некоторое время немецкие части могут оставить Кёнигсберг, чтобы, накопив силы и подтянув подкрепления, снова взять город.
— А что вы хотите от меня?
— Дорогой доктор, мы хотим, чтобы вы остались в городе, когда его займут русские солдаты.
— Для чего?
— Не буду скрывать, доктор, господин Бёме очень надеется на вас как на честного немца, преданного Германии и фюреру.
— Я не понимаю вас!
— Господин Роде, вы — ученый с мировым именем. Вас знают не только в Германии, но и в других странах. Русские хотя и дикий народ, но не посмеют вас тронуть. Они наверняка будут расспрашивать вас про ценности кёнигсбергских музеев, про наши трофеи, которые мы вывезли с Восточного фронта…
— Но я же ничего не знаю! Все прятали вы вместе с Вурцем и Готцелем! Я не имею понятия, куда вы все…
— Простите, доктор, — перебил Альфреда Роде Крайхен, — а вы что, хотели бы, чтобы все это попало в руки русских?
— Да нет, что вы! Ни в коем случае!
— Вот видите, доктор! Мы тоже не хотим, чтобы культурное достояние нации попало к врагу.
— Да, но что же вы хотите от меня?
— Вы, доктор, останетесь здесь и, когда русские будут вас расспрашивать, где спрятаны сокровища, честно расскажите все, что знаете.
— Но я же ничего не знаю!
— Ну, как не знаете! Вы знаете, где хранятся экспонаты Прусского музея…
— Да, но не все, а только те, которые оставлены в подвалах замка!
— Вот и отлично!
— Да, но…
— Господин Роде, я вам сейчас расскажу об одном объекте, который находится совсем недалеко отсюда. Вы знаете улицу Розенштрассе? Она выходит на Штайндамм неподалеку от Штайндаммской кирхи.
— Знаю.
— Так вот. Там есть глубокий подземный бункер. Его построили еще в сорок третьем как бомбоубежище. Можете смело вести туда русских. Они найдут там то, что ищут!
— Я не понимаю.
— Ну, дорогой доктор! Там мы спрятали кое-какие картины, скульптуры и некоторые экспонаты…
— Но…
— Я понимаю вас, господин Роде! Речь идет о заурядных работах, в основном, копиях и не имеющих большой культурной ценности экспонатах.
