Из книги Эдгара Гюнтера Ласса
«„Бегство“. Восточная Пруссия. 1944–1945».
Бад Наухайм, 1964 год
«Сотни автомобилей с сотрудниками штабов вермахта, высокопоставленными гражданскими лицами… и двигающиеся им навстречу военные грузовики, штурмовые орудия и тяжелые танки блокировали дорогу. Советник фон дер Гребен совместно с адъютантом генерала майором бароном фон Шроттером… пытались устранить эту многочасовую транспортную пробку и привести потоки в движение… В Фишхаузене
[82]
царит неописуемая давка. Из-за его чрезвычайной переполненности людьми предпринимаются попытки преградить дорогу все прибывающим массам беженцев, что удается, конечно, лишь отчасти.
Не только из Кёнигсберга, но и из других частей западного Замланда устремляются сюда потоки беженцев, которых скапливается здесь невообразимое количество…»
Фашистский гаулейтер и имперский комиссар обороны Восточной Пруссии Эрих Кох в связи с объявленной еще 27 января эвакуацией назначил одного из своих чиновников, некоего доктора Цуббе, специальным комиссаром по вопросам эвакуации. Разместившись со своим штабом в отеле «К золотому якорю» в Пиллау, этот нацистский чиновник, уже поднаторевший в подобных делах при отступлении немцев из Тильзита и Мемеля, стал не только вершителем судеб тысяч беженцев, которые намеревались получить место на одном из уходящих судов, но и главным распорядителем в вопросах вывоза ценных грузов в рейх. Подчинявшийся непосредственно имперскому комиссару обороны, Цуббе имел исключительные полномочия в определении, совместно с «морским комендантом» и командиром дивизии, дислоцировавшейся на полуострове, очередности и даже целесообразности погрузки на транспорты того или иного груза. При этом нередко он сам решал вообще не принимать груз на борт судна. Так, прибывшим в Пиллау бургомистру Хайлигенбейля
[83]
и его сотрудникам было категорически отказано в приеме четырнадцати ящиков с «важнейшими документами» и крупной суммой денег в рейхсмарках, которые они тут же вынуждены были сжечь. Некоторые чиновники, обладающие всеми необходимыми пропусками и предписаниями, сами отказывались от отправки привезенного груза, предпочитая налегке занять место на каком-нибудь катере и побыстрее выбраться из западни, готовой превратиться в сущий ад. На пирсах Пиллау, у многочисленных пакгаузов и сараев, скопились горы брошенных ящиков, мешков, коробок. По ночам их пытались вскрывать в поисках съестного беженцы и солдаты фольксштурма.
Именно сюда, в переполненный беженцами, забитый автомашинами и фурами Пиллау, ранним утром прибыли из Кёнигсберга семь крытых грузовиков и серый «хорьх» с разбитым задним стеклом. По всему было видно, что сопровождавший колонну офицер имел какие-то чрезвычайно важные документы, так как на контрольно-пропускном пункте полевой жандармерии их пропустили беспрепятственно прямо на пирс. У причала стоял грузопассажирский пароход, верхние палубы которого были уже битком забиты пестрой толпой беженцев. Слышались крики, чей-то надрывный плач, гортанные команды военных. По двум деревянным трапам солдаты, подталкивая друг друга, затаскивали носилки с ранеными. Тут же на земле дожидались своей участи десятки других неподвижно лежащих фигур в сером обмундировании. По-видимому, пароход должен был вот-вот отчалить.
Колонна остановилась поодаль. Старший в общевойсковой форме СС и двое штатских, которые до этого сидели в легковой автомашине, подошли к группе морских офицеров, наблюдавших за погрузкой. Между ними сразу началось бурное объяснение. Прибывшие с грузовиками, энергично жестикулируя, что-то доказывали высокому пожилому моряку в теплой куртке с капюшоном, по-видимому, капитану. Эсэсовец несколько ряд доставал из портфеля какие-то бумаги и, что-то горячо говоря, буквально совал их под нос безразлично смотрящим на него морякам. Водителю «хорьха», сидевшему в кабине, не было слышно, о чем шел разговор, так как его заглушал шум работающих моторов и гвалт толпы на пароходе. Но и без слов было понятно: команда судна отказывалась принять на борт переполненного парохода прибывший из Кёнигсберга груз. И тут, по-видимому, не сумел бы помочь даже сам комиссар по эвакуации доктор Цуббе. Хотя он мог, конечно, дать команду снять часть людей с парохода, но добиться ее выполнения было бы чрезвычайно трудно. Каждый, кто попал на палубу или в трюм, считал себя почти спасенным от неотвратимой гибели, и лишить его этой уверенности можно было лишь применив силу.
Резкий вой сирен прервал перепалку между капитаном судна и старшим колонны. Моряки заспешили на пароход, вокруг которого поднялась невообразимая суета. Стало ясно, что, если судно сейчас же не отойдет от причала, оно вернее всего станет очередной жертвой налета советской авиации и грудой искореженного металла будет стоять здесь, сея панику и обезображивая акваторию порта, и так сверх всяких пределов забитую остовами затонувших пароходов, барж и катеров. Где-то в стороне Камстигалля
[84]
загрохотали зенитки — советские самолеты выходили на цель.
Откинулся полог брезентового верха грузовика, и человек десять в гражданской одежде с портфелями и саквояжами или маленькими чемоданчиками в руках заспешили по пирсу к уже убираемым матросами трапам. Офицер вернулся к легковой машине, передал водителю кожаную папку с бумагами, предварительно вынув из нее и спрятав во внутренний карман запечатанный пакет. Через несколько минут пароход отошел от причальной стенки. Грузовики, обдавая опустевший пирс клубами выхлопных газов, быстро развернулись и, выстроившись в колонну, вслед за «хорьхом» двинулись в обратный путь — водители рассчитывали вывести машины за пределы Пиллау до налета бомбардировщиков.
Преодолевая заторы, колонна успела к началу бомбардировки порта выехать из города. Однако дальше двигаться было практически невозможно из-за заторов на дорогах. Надолго застряв в одном из них среди дымящихся развалин Нойхойзера
[85]
, водители автоколонны стали свидетелями безжалостной расправы над тремя дезертирами. Группа полевой жандармерии во главе с офицером ГФП
[86]
вздернула на фонарный столб двух вырывающихся молодых солдат, одетых в гражданскую одежду, и пожилого фольксштурмиста, которые скрывались неподалеку в подвале разрушенного фольварка и были пойманы в ходе очередного прочесывания местности. С 9 марта повсеместно стал активно применяться приказ Гитлера, регламентирующий действия мобильных военно-полевых судов — «радикального средства» борьбы с дезертирством и уклонением от службы.
Спустя несколько часов пробка немного рассосалась, и машины смогли ехать дальше. Сорокакилометровое расстояние они преодолели только к вечеру, но, не доезжая пяти километров до Кёнигсберга, где-то в районе Зеераппена
[87]
, один из грузовиков — тяжело груженный трофейный «берле» французского производства с газогенераторной установкой — вдруг вышел из строя и его пришлось оставить вместе с водителем ночевать на месте поломки. Поздно ночью автоколонна приближалась к Кёнигсбергу, холодному и мрачному, ощетинившемуся баррикадами и железобетонными колпаками на перекрестках основных магистралей, называвшихся в просторечии «горшками Коха». Грузовики свернули с шоссе — в районе Метгетена
[88]
находился склад, откуда накануне был взят ценный груз, предназначенный для отправки морем, — а серый «хорьх» еще битый час пробирался через город, объезжая завалы, образовавшиеся после недавней бомбардировки. Прибыв в гараж на Хоймаркт, шофер доложил по телефону своему начальнику о возвращении из Пиллау, о фактическом бегстве на судне пассажиров грузовика и о грузе, который так и не удалось отправить морем.
