После войны гараж представлял собой плачевное зрелище: полностью выгоревшие верхние этажи здания, сильно поврежденные, а кое-где и рухнувшие пандусы, безнадежно вышедшие из строя системы водоснабжения и вентиляции. Не лучше выглядело и здание располагавшегося рядом Геолого-палеонтологического института и Янтарного собрания, фасад которого был сильно поврежден, хотя со стороны улицы Ланге Райе смотрелся вполне прилично: еще сохранились лепные орнаменты, пилястры с капителями и фигурные карнизы.
С начала поисковой работы в Кёнигсберге, которая, как мы знаем, датируется летом 1945 года, эти дома привлекли к себе самое пристальное внимание. Ведь уже тогда было понятно, что из блокированного города все вывезти было практически невозможно, и значительную часть произведений искусства, в том числе ценности, похищенные в оккупированных странах Европы и рассредоточенные по немецким музеям, гитлеровцам приходилось в спешке прятать, — возможно, и неподалеку от мест их хранения. Именно поэтому прибывшая в Кёнигсберг через полтора месяца после взятия города группа, руководимая уже знакомым нам профессором Брюсовым, очень скоро проявила интерес к дому № 4 по улице Ланге Райе.
Из дневника А. Я. Брюсова. Май — июль 1945 года
«…Несколько дней тому назад (числа 10–11) мы с Чернышевым нашли на Lange Reihe, 4, около 1-й комендатуры, Геологический музей с собранием образцов янтаря. Это — Bemsteinsammlung
[95]
, единственное в мире, сохранилось довольно хорошо. Очевидно, „камушки“ никого не интересовали, да редко кто рисковал лазать по зданию около комендатуры. По всей видимости, немцы начали упаковывать это собрание, но не успели: ящики витрин выдвинуты, часть вещей завернута в бумагу…»
Брюсов вместе с капитаном Чернышевым составили специальный акт об осмотре сохранившейся части коллекции, содержащий предложения по ее перевозке «в безопасное и охраняемое помещение». Это, по-видимому, так и не было реализовано из-за послевоенной разрухи, когда у властей города хватало других забот, связанных с преодолением катастрофического положения в коммунальном хозяйстве, наведением элементарного порядка в обеспечении населения продовольствием и медицинским обслуживанием, борьбой с распоясавшимися бандами уголовников и отдельными фанатиками-нацистами, оставленными в городе для проведения диверсионной и другой подрывной работы.
Одним из первых предпринял попытку на свой страх и риск найти ценности в районе бывшего гаража Иван Тимофеевич Цедрик, приехавший в Калининград в начале 1946 года после демобилизации из армии. Это был человек неуемной энергии, авантюрного склада ума, фантазер и кладоискатель по натуре. Здесь, в Калининграде, он в течение четверти века успел облазить многие подземелья, бункеры, осмотреть сотни подвалов. Он участвовал почти во всех поисковых группах, заражая своей активностью даже тех, кто сомневался в целесообразности поисков. Его склонность к самым фантастическим предположениям раздражала многих, особенно руководящих работников, поэтому нередко его просто прогоняли, чтобы спустя какое-то время снова обратиться к его опыту, наблюдательности и чутью — качествам, необходимым каждому поисковику.
Калининград не стал для Ивана Тимофеевича балтийским Клондайком. Он скромно жил в своей однокомнатной квартире двухэтажного дома на Еловой аллее, работая слесарем в районной ремстройконторе, а в свободное время пытался решить многочисленные загадки, которые таит в себе этот город, ставший уже для нескольких поколений россиян родным.
Итак, в июле или августе 1946 года Цедрик, работавший шофером в Управлении гражданской администрации, разговорился как-то с кочегаром Клаусом, тихим, молчаливым пожилым человеком, казалось, легко приспособившимся к условиям послевоенной жизни, когда в бывшей столице Восточной Пруссии жили и работали бок о бок победители и побежденные. Немец, коверкая русские слова, поведал Цедрику таинственную историю о том, что в районе «Гросс-гаража» на Хоймаркт гитлеровцы оборудовали какой-то подземный склад. Что спрятано в этом хранилище, Клаус, естественно, не знал, но один известный ему факт наводил на мысль, что акция была очень серьезной. Дело в том, что на строительстве склада были использованы якобы советские военнопленные из лагеря «Шихау», которые впоследствии, по слухам, были расстреляны.
История эта очень заинтересовала Ивана Тимофеевича, и на следующий день они вместе с немцем совершили «прогулку» через весь город к гаражу «Балтрыбстроя» на Барнаульской. Здесь Клаус несколько раз что-то невнятно говорил о подземном ходе, якобы идущем от гаража, и указал на островок зелени напротив въездных ворот. На этом осмотр закончился, а через пару дней немец почему-то не вышел на работу. Когда Цедрик узнал, что кочегар умер, он не очень удивился, так как сильная худоба и частый глухой кашель позволяли предположить, что этот человек был серьезно болен. И только спустя многие годы, возвращаясь в своей памяти к тому случаю, Иван Тимофеевич стал склоняться к мысли, что смерть немца была не случайна. То, что он общался с Цедриком и что-то рассказывал ему, могло быть замечено другими работниками Управления гражданской администрации из числа местных жителей, а также немцами, ютившимися в развалинах домов на Барнаульской улице. И, кто знает, может быть, среди них были те, кому не по нраву пришлись откровения Клауса с русским шофером. Трудно поверить, что, уходя из Кёнигсберга, гитлеровцы не оставили добровольных тайных наблюдателей за особо важными объектами — местами захоронения ценностей и архивов.
Достоверно известно, что незадолго до падения Кёнигсберга Эрих Кох провел в своем бункере в имении Нойтиф секретное совещание, на котором определялись задачи подпольных диверсионно-террористических групп, создаваемых в рамках «Вервольфа», нелегальных ячеек НСДАП и гестаповских резидентур. Есть все основания полагать, что задача обеспечения сохранности тайных хранилищ была одной из наиболее важных, так как служила в целом реализации так называемого проекта «РИО», разработанного в конце войны в недрах РСХА по указанию самого Бормана и предусматривающего очень бережное отношение к валютным средствам, золотым активам и культурным ценностям, которые «следовало непременно сохранить» в интересах обеспечения финансирования широкой сети послевоенного нацистского подполья. «Антипатриотичные» действия какого-то Клауса явно расходились с этими установками и, возможно, вынудили гестаповскую агентуру к применению «крайних мер» — устранению лица, способного выдать ставшее ему известным местонахождение секретного укрытия. Можно было бы посчитать эта рассуждения безосновательными домыслами, если бы не целый ряд происшедших в те далекие годы случаев, как две капли воды похожих друг на друга и повторяющих схему рассказанного нами сюжета.
Цедрик, который теперь никак не мог отделаться от навязчивого стремления разгадать тайну подземного хранилища, стал подумывать о том, как подобраться к нему. Скоро подвернулся удачный случай — освободилось место в гараже «Балтрыбстроя», и Иван Тимофеевич устроился шофером старенького потрепанного ЗИС-5. Теперь, казалось, он был совсем рядом с заветным подземным складом.
Из воспоминаний И. Т. Цедрика. 1959 год
