Итак, Кучумову не удалось встретиться с Файерабендом, но ему дали точный адрес, и теперь нужно было снова возвращаться в центр города и искать улицу с необычным наименованием — Кёнигсэкк
[186]
, что в переводе с немецкого означает «королевский угол».
Калининградцы хорошо знают эту улочку и дом, через овальную арку которого когда-то можно было пройти во двор. Собственно, на нынешней улице Фрунзе сохранилось не так уж много старых домов, поэтому красивое четырехэтажное здание с арками, строгим эркером и овальным окошком в верхней части фасада, обращало на себя внимание. В 1946 году, когда весь бывший район Нойе Зорге лежал в руинах, дом с аркой был чуть ли не единственным неразрушенным зданием в этом районе. Устоявший среди бомбежек и артобстрелов, переживший ожесточенные схватки уличных боев, сохранившийся в годы массовой застройки города типовыми и однообразными домами, он гибнет в наши дни, разрушаясь и превращаясь в настоящие руины, символизирующие алчность и тупость нашего цинично-меркантильного века. Сюда, в дом на нынешней Угловой с полустертой надписью на первом этаже «Kreuz-Apotheke»
[187]
, и отправился на следующий день вместе с переводчиком Анатолий Михайлович Кучумов.
Грязь, теснота, скученность — эти неотъемлемые атрибуты послевоенного быта сильно разрушенных городов — воочию предстали перед Кучумовым. Пауль Файерабенд оказался пожилым, сутулым человеком, облаченным в какой-то старый комбинезон. Он с явной опаской смотрел на нежданных гостей и долго не мог понять, что от него хочет «русский товарищ из Ленинграда». Или делал вид, что не понимает. Разговор состоялся в какой-то полутемной комнате, загроможденной старыми вещами и полуразвалившейся мебелью. Сначала Файерабенд говорил, что все известное ему о Янтарной комнате уже было сообщено профессору, который приезжал в Кёнигсберг сразу после окончания боев. Кучумов понял — речь шла о Брюсове. Затем, вопрос за вопросом, — и Файерабенд стал вспоминать какие-то дополнительные моменты и детали.
Я не буду заниматься вольным пересказом содержания той давней беседы, тем более что по просьбе Анатолия Михайловича Файерабенд в заключение разговора собственноручно записал свои «показания» на оборотной стороне какого-то старого банковского счета — бумага была дефицитом в послевоенном Кёнигсберге.
Из «Показаний директора ресторана „Кровавый суд“
в Кёнигсбергском замке Пауля Файерабенда».
Кёнигсберг, 1 апреля 1946 года
«…После того как Кёнигсберг в августе 1944 года был бомбардирован, Янтарную комнату тотчас запаковали и перенесли в Орденский зал… Упакованная в многочисленные ящики, комната оставалась там до начала штурма Кёнигсберга. Роде говорил мне много раз, что комната должна быть увезена в Саксонию, но вследствие многочисленных транспортных затруднений это не могло быть осуществлено.
В конце марта 1945 года замок посетил гаулейтер Кох. Кох сделал доктору Роде серьезный выговор за то, что он упакованную Янтарную комнату оставил в замке до сих пор. Кох хотел позаботиться о немедленном вывозе, но жестокая боевая обстановка уже не допустила вывоза. Упакованная комната осталась стоять в Орденском зале…
…Начиная со второй половины дня 9 апреля 1945 года в замке распоряжался комендант, назначенный гаулейтером, а начальник, назначенный военным порядком, неожиданно исчез. Я находился в винном погребе. По договоренности с некоторыми офицерами, я вывесил в северном и южном крыле замка белые флаги как знак капитуляции.
…Когда я покинул замок в 12 часов 30 минут ночи, ресторан был занят только одним артиллерийским подразделением. Подвал и Орденский зал были совершенно неповреждены. До возвращения из Эльбинга, где я лежал в госпитале, я услышал от доктора Роде, что Орденский зал и ресторан полностью выгорели. Во время падения города, 9 апреля 1945 года, я слышал, как командир в форме СС дал приказ предать замок огню. Я до сих пор подозреваю, что Орденские покои, как и ресторан, были ограблены эсэсовцами и умышленно подожжены. То же самое подтверждал и доктор Роде предыдущей русской комиссии».
Вот так пространно рассказал Кучумову уже известную нам историю Пауль Файерабенд. Однако читатель, наверное, заметил новое обстоятельство, неожиданно появившееся в рассказе об апрельских днях 1945 года. Странно, что во время работ Брюсова в замке ни Роде, ни Файерабенд даже не обмолвились об эсэсовцах, ограбивших Орденский зал, где были сложены сокровища замка, а затем предавших его огню. Более того, Альфред Роде указал попеременно сразу два «точных места» захоронения Янтарной комнаты, а присутствовавший при этом Файерабенд, кстати, не отрицающий того, что на протяжении всего времени боев находился в Королевском замке, спокойно наблюдал за бессмысленной работой «русской комиссии». Это свидетельствует по меньшей мере о том, что Файерабенд, так же, как и доктор Роде, был неискренен. И более того — «вспомнив» о приказе эсэсовского командира, Пауль Файерабенд как бы предлагал окончательно поставить точку на поисках Янтарной комнаты и прекратить работу в развалинах замка. Но и этого ему, наверное, показалось мало. Поэтому на следующий день Анатолий Михайлович держал в руках новые «показания» бывшего распорядителя винного погребка «Блютгерихт».
Из «Показаний директора ресторана „Кровавый суд“
в Кёнигсбергском замке Пауля Файерабенда».
Кёнигсберг, 2 апреля 1946 года
«…В июле 1944 года во двор замка пришли две машины, высоко груженные ящиками. Некоторые маленькие ящики были сгружены в Прусском музее, остальные остались в машинах… Роде сказал мне, что это Янтарные стены из России. Сейчас же после прибытия машин доктор Роде имел совещание с обербургомистром доктором Биллом в Городском управлении. Машины оставались всю ночь нагруженные на дворе замка.
На следующий день машины с грузом ушли. Около полудня Роде пришел ко мне купить несколько бутылок вина в запас на дорогу… Он действительно после этого отсутствовал три недели. По возвращении Роде сказал мне, что он был в каком-то большом имении и там много поработал…
Место и название имения доктор Роде мне не сказал. Впоследствии доктор Роде сказал мне, что дело шло о Янтарном зале из России, который находился упакованным на машинах…»
В этих воспоминаниях удивительны не сами факты, которые изложил Пауль Файерабенд, — хотя бы потому, что это перекликается со свидетельствами другого Пауля — Пауля Зонненшайна. Вызывает недоумение, мягко говоря, несколько запоздалое сообщение о том, что Янтарной комнаты (Янтарных стен, Янтарного зала!) вообще не должно быть в замке, так как ее, дескать, вывезли оттуда еще в июле 1944 года. Получается, что эту «подробность» Файерабенд «вспомнил» лишь тогда, когда Кучумов с уверенностью заявил об ошибке Брюсова, посчитавшего Янтарную комнату уничтоженной, и приступил к обстоятельным и энергичным поискам.
После бесед с Файерабендом Кучумов понял, что ключ к разгадке тайны лежит прежде всего в свидетельствах очевидцев, в сопоставлении противоречивых показаний и определении самой реальной версии. Поэтому следовало опросить как можно больше людей, причастных к этой запутанной истории. И когда появится более или менее стройное представление о последнем месте нахождения Янтарной комнаты и других произведений искусства, следует приступать к непосредственным поискам — раскопкам, разборам завалов, откачке воды из подвалов.
