«…До 1943 года строительные бригады СС занимались строительством различных объектов по линии Главного административно-хозяйственного управления СС. В 1943 году в связи с усилившимися воздушными налетами на города Германии все бригады были брошены на расчистку разрушенных городов, спасение имущества и ценностей, укрытие этих ценностей и строительство оборонительных укреплений и других объектов по линии СС и полиции безопасности».
В последних числах сентября, когда котлован с расположенными на его дне сооружениями был закопан двумя мощными бульдозерами, пленным досталась уже совсем легкая работа — на опушке леса выкапывать ровные квадраты дёрна, покрытого пожухлой травой, грузить их в кузов грузовика, а затем укладывать ровными рядами на утрамбованной площадке, появившейся на месте котлована. Работа была фактически завершена: осталось убрать мусор, увезти будку с инвентарем и разобрать забор, все еще окружавший пространство совсем недавно оживленной стройки.
Пленные, окруженные охраной с собаками, привычно построились у выездных ворот, ожидая приезда автомашины. Ее долго не было, и высокий офицер в серой войсковой шинели заметно нервничал, постоянно поглядывая на часы и бросая хмурые взгляды на пленных. Грузовик приехал уже далеко затемно, и охрана, лениво покрикивая на пленных и подталкивая крайних из них прикладами автоматов, загнала людей в кузов. Как обычно, был наглухо застёгнут брезентовый полог, два эсэсовца, держа автоматы перед собой, разместились на откидных сиденьях у бортов. Раздались гортанные крики «Абфарен!»
[208]
— и машина, тяжело взвывая мотором, выехала за ворота. Впереди и сзади слышалось тарахтение сопровождавших грузовик мотоциклов. Еще немного и колонна выехала за пределы имения. Прогрохотали с вибрирующим гулом механические ворота, заглушая голоса охранников, которые о чем-то оживленно говорили с сопровождавшим транспорт офицером. Водитель резко включил скорость, машина вздрогнула, тронулась с места и вдруг неожиданно для сидящих в кузове пленных сделала поворот налево — на дорогу в сторону кёнигсбергского окружного шоссе. И разом всем стало понятно — их везут не в лагерь. Навалившаяся на тело усталость как-то сразу отодвинулась в сторону, уступая место чувству тревоги и смертельной тоски…
Из записки А. В. Максимова
«Краткая история розыска Янтарной комнаты»
«Хочу… привести один характерный факт по материалам разведки и допросов русских пленных тех лет. Этими документами мы часто пользовались в связи с изучением обстановки, окружающей противника в последние дни Кёнигсберга.
Смысл его такой: где-то в Кёнигсберге находился лагерь советских военнопленных, которые делали для противника подземные казематы из бетона с усиленной гидроизоляцией. Верх сооружения был на глубине десяти метров от уровня земли. Это стало известно от одного из пленных, инвалида, который не мог ходить на работы, а всегда был дневальным. Он, почувствовав недоброе от немцев и слыша канонаду переднего края, сбежал, скрываясь несколько дней в подвалах центра города, и этим остался жить».
В этот день грузовик с брезентовым верхом и надписью «Бетоннштайнфабрик АГ» не появился в лагере. Не приехал он и в последующие дни. А судьба двадцати советских военнопленных так и осталась неизвестной. Правда, недалеко от озера Филиппстайх местные жители однажды сентябрьской ночью слышали несколько резких пулеметных очередей. Да ведь чего только не бывает в расположенном неподалеку от фронта городе. Нередко полевая жандармерия ловила дезертиров, скрывающихся в брошенных домах, сараях или подвалах. Случались и перестрелки с русскими парашютистами, которые, по слухам, десятками забрасывались в предместья Кёнигсберга…
* * *
Прошло чуть более четырех месяцев… И снова в Гросс Фридрихсберге развернулись события, представляющие для нас, собирающих по крупицам сведения об укрытии культурных ценностей, несомненный интерес. Теперь они уже связаны с другой важной фигурой, некоторым образом соприкоснувшейся с одной из тайн Третьего рейха, — генералом Отто Ляшем.
Из статьи Михаила Брагина
«Крах Восточной Пруссии»
«…Комендант Кёнигсберга генерал Ляш. Его судьба закономерна и отражает судьбу Восточной Пруссии.
Безусым лейтенантом тридцать с лишним лет назад участвовал Отто Ляш в составе 1-й кавалерийской дивизии в битве у Танненберга. Все три десятилетия готовился Ляш к новой войне. Он достиг поста командующего восточнопрусским военным округом. Он жил здесь же, в прусском городке Морунгене. Свою семью, свою вотчину он собирался защищать как только мог. Ляш воевал под Ленинградом, успел бежать из-под Львова и был назначен как испытанный в боях командир, отлично знающий Восточнопрусский театр военных действий, комендантом Кёнигсберга…»
За всю свою довольно продолжительную военную карьеру генерал Отто Ляш не испытывал столь тягостного, гнетущего чувства безысходности. Казалось, в один миг рухнула продуманная и тщательно подготовленная система обороны. Войска, закрепившиеся в районе Гумбинена и Пилькаллена, 13 января подверглись массированному удару русских и начали стремительно отступать в западном направлении. Очень скоро стали понятны оперативные цели противника — расчленение всей восточнопрусской группировки, окружение Кёнигсберга и плотная изоляция его от других частей вермахта, действующих на Земландском полуострове. К 27 января немецкие войска вынуждены были отступить с боями в ближайшие пригороды Кёнигсберга, а во второй половине дня передовые части Красной Армии перерезали шоссе Кранц — Кёнигсберг. С юга им оставалось продвинуться километров на двадцать, чтобы выйти на берег залива Фришес Хафф. Любому здравомыслящему человеку становилось ясно, что окружение Кёнигсберга — фактически дело одного-двух дней. Еще утром этого январского дня командующий первым военным округом генерал Ляш побывал в Пиллау, где обсудил с морским комендантом порта вопросы эвакуации населения на судах военно-морского и гражданского флота. Ведь лишь 27 января руководство НСДАП пошло на объявление массовой эвакуации.
Возвращаясь утром из Пиллау, Ляш был потрясен зрелищем страшной паники, охватившей жителей Кёнигсберга. Все шоссе было запружено повозками беженцев. Толпы людей везли свой скарб в телегах, детских колясках, на велосипедах. Крытые фуры с железными трубами печек-времянок, простые крестьянские повозки с большими деревянными колесами, аккуратные фургончики с затейливой готической вязью надписей — все это перемешалось в сплошную массу, лавину, которая со стоном и плачем двигалась к морю, спасаясь от надвигавшихся войск Красной Армии. Пропаганда Геббельса сделала свое дело: десятки тысяч людей, бросая свои дома и имущество, в дикой панике рванулись в Пиллау — единственное, как им казалось, спасение от «безжалостных азиатских орд». Женщины, несущие на руках укутанных в одеяло детей; молчаливые старики и старухи, сидящие в повозках среди груд чемоданов, тюков, ящиков; трескучий январский мороз; пронизывающий северный ветер и отдаленный грохот канонады — все это ассоциировалось у Ляша с одним словом: «фергельтунг» — «возмездие». Но это было не то возмездие, о котором истерически кричал фюрер, обрушивая сотни смертоносных ракет на Лондон
[209]
. Это было возмездие, приходящее с востока, от стен Москвы, Ленинграда и Сталинграда, и найти спасения от него, Ляш это знал точно, было уже невозможно.
