Также в корне изменилась и разговорная речь: словарный запас стал богаче, заковыристей, как‑то бюрократически цветастее. Фразы обрели форму лозунгов, каждое слово заимело некую подоплеку. Если нечего было сказать, то и молчал как‑то многозначительно. И откуда что берется? Картину портит и то, что человек имеет только власть, а вот авторитета или, на худой конец, уважения коллектива – никакого. Трус. Ни разу за все время не выехал ни на одно боевое задание. Просто жил и работал в центре группировки да с бумажками возился – награды себе выписывал.
Следует отметить, что должность дается человеку только на срок командировки; по возвращении домой он остается в той же должности, в которой пребывал до того. То есть никаких привилегий по месту основной службы он не получает, но память у ребят долгая, крепкая. Некоторые этого не понимают.
Но и Топорков не есть главное в рассказе, просто будем иметь данный факт в виду. Тем более что мыльные пузыри, как показывает практика, имеют свойство рано или поздно лопаться. Так оно, собственно, и случилось, поэтому, думаю, дальше раскрывать образ Топоркова не стоит, пусть сам по себе существует – для связки глав.
* * *
– Да, братцы, во всякой заднице таки бывал, но чтобы в такой… – Роман Григорьевич проснулся среди ночи в насквозь прогнившей десятиместной солдатской палатке саперов, куда его поселили гостеприимные командиры войсковой группировки вместе с Владиславом Сылларовым, тоже бойцом отряда. – Мужики, да что вы так печку‑то раскочегарили? Ну, невозможно ведь, моченьки нету терпеть!
Во тьме врытой в землю палатки тут же раздался разгневанный голос кого‑то из «дедушек»:
– Эй, на фишке!
На общих, сколоченных из необструганных досок, нарах, возникло шевеление проснувшихся. С «улицы» донесся четкий отзыв постового-дневального:
– Ийя!
– Мы тут потеем, а ты там, понимаешь, прохлаждаешься?!
– Никак нет, товарищ сержант! – Голос бодрый, но в то же время недоуменно-обиженный.
– Ну, пгям, как в бане, епти… – Это Влад зашевелился, закурил.
– Дверь приоткрой, пусть проветрится. – Сержант тоже закурил. – И прекращай так топить, людям же жарко, твою маму! – Дело в том, что в обязанности постового входит также и подкормка буржуйки дровишками. – Если у кого есть желание поворочать своей задницей, давайте на улицу шуруйте!
– Серега, – тормозит сержанта Роман, – не ругайся…
– Нехрен расслабляться!
Послышался хруст снега под солдатскими сапогами, палатку разрезал клин звездного неба – это дневальный откинул в сторону полог палатки:
– Так пойдет?
Посвежело.
– Фу-у, благода-ать, – облегченно вздохнул Рома. – Спасибо, Костя!
– Да чего уж там, Григорьич, – ответил постовой.
– Минуты через две прикроешь! – лениво бросил Сергей. – Поал?
– Ийесть, товарищ сержант!
У тех, кто проснулся, сон сразу не идет, некоторое время нужно и лясы поточить:
– И что вы так топите?
– Жар костей не ломит!
– Надо же оптимальную температуру поддерживать, тыкскызыть, приемлемую.
– Ну, пгям как в пагилке, епти, – повторил Владик, – ни поспать, ни отдохнуть по‑человечьи.
– В итоге нервы расшатываются, – вставил Рома, – психика таки страдает.
Из сумрака вылетают не раз битые фразы:
– А что, за ночь пропотел, утречком полотенчишком обтерся, и – чистенький!
– Тоже вегно, епти.
У артиллеристов долбанула самоходка. Слышно, как крупнокалиберный снаряд со специфическим звуком штопором буравит небеса, и через минуту-другую эхо доносит с гор долгое эхо разрыва.
– Это называется точечный удар, – произносит кто‑то во тьме, – минут через десять еще будет.
– Ладно, мужики, давайте спать.
– Только сон приблизит нас к увольнению в запас!
– Кто‑то смачно зевнул:
– Ы-а-а… – как будто сигнал к прекращению разговоров.
– Устали парни. Спят.
Рано утром, утершись ветхими полотенцами и придав с помощью артиллерийской ветоши донельзя стоптанной обуви подобие чистоты, личный состав группировки вышел на построение. В это время демократичные менты с молодыми армейскими «дедушками» только-только начинают просыпаться, потягиваться; наиболее смелые, в смысле, не боящиеся холода, идут на узкую – в два прыжка перепрыгнуть можно – очень бурную горную речку сполоснуть кончики пальцев в ледяной воде.
Рома между делом мужественно стирает в речке с обледеневшими бережками свои трусы с тельняшкой и, изрядно посвежевший, вывешивает на палаточных растяжках для просушки.
– До завтра высохнут, – дышит в застывшие ладони Роман. Лицо его пылает удовлетворением от проделанной полезной работы.
В самой палатке тоже происходит шевеление – уборка-приборка-печка-чайник.
– Опс! – К Владу подошел тот самый сержант Сергей, кончиками чистых пальцев снял с лацкана его куртки нечто микроскопическое. – Бэтр!
– Что за «бэтыг»? – недоумевает Владик.
– Вошь.
– Да ну нахген! – Влад не желает верить живому факту.
– Смотри.
– А почему «бэтыг», Сегега? – спрашивает Влад, разглядев на ладони у срочника микроскопическую животину, и убеждается, что это не шутка. – Вгоде не было у меня никогда.
– Это, Владик, вошь шовная обыкновенная, – со знанием дела объясняет, вероятно, съевший в этом деле уже не одну собаку сержант, – восемь ножек у нее, как у БТРа, и живет в швах одежды.
Кстати, собаки в отряде были, аж две злющие штуки. Бойцы привезли их из Дагестана. Через неделю кавказские овчарки пропали без вести и без шума, поиски опытных оперативников ни к чему не привели. Ни следа! Особое старание в поисках проявляли разведчики из ДШР. В итоге все знакомые солдаты дружно сошлись во мнении, что здесь явно просматривается пресловутый чеченский след. В отряде закипели страсти, появился лишний повод для мести.
– Ух ты-ы, – восхищается Влад, – вошь!
Кто‑то из солдатиков занес в палатку горячий завтрак: котелки с еще тепленькой, водянистой, но весьма, надо признать, питательной и полезной гречневой кашей.
– Кушать подано! – Поставив посуду прямо на нары и вытерев руки о куртку, воин проявляет живейший интерес: – Что, господа, вошь нашли? – При этом особо чистоплотные и те, кто только что проснулся, начинают аккуратно сворачивать свои постельные принадлежности – замусоленные спальные мешки и плащ-палатки – подальше, к изголовью. Матрасов с простынями нет и не было. – В печку бросьте насекомое, так оно размножаться не сможет.
