Мы отбежали на достаточно безопасное расстояние к выбранному мною пулеметному дзоту. Там тотчас же расширили вход, прикинули, где расположить охрану. Далее дзот расширяется. Я приседаю на корточки и тотчас начинаю записывать сводку в журнал боевых действий. Несколько наблюдателей уже подходят к нам и, как только они сориентировались, сразу докладывают последние данные о боеприпасах, авариях, потерях, требованиях младших командиров. По-видимому, с выбором под штаб этого бывшего пулеметного дзота мне крепко повезло! Мы, кажется, находимся в непростреливаемой зоне. Если орудие стреляет и снаряд разрывается перед нашим убежищем, то осколки просто уходят в землю. Также и «катюша» посылает мины слишком близко или слишком далеко. За нами горит деревня со всеми расположенными в ней воинскими учреждениями. Пыхтя, пробирается к нам оператор радиостанции. У командного пункта он сгибается в три погибели и слабо постанывает, но затем все же появляется у нас перед входом. Затем он докладывает командиру: «Ефрейтор X. откомандирован как оператор радиостанции в 8-ю роту. Господин обер-лейтенант, я ранен». Он еще может бежать, но тотчас снова возвращается. Бедный связист должен снова и снова бежать по линии связи, если она будет порвана или расстреляна. Чтобы получить готовую дневную сводку, я возвращаюсь к старому командному пункту батальона. Перегоняю группу солдат и одного смертельно бледного раненого, которого санитары несут на носилках. Впереди носилок — немецкий солдат, позади — двое румынских. Они заметно устали. Я замечаю им: «В поспешности здесь нет необходимости», берусь за носилки, и они сразу же двинулись вперед с удвоенной энергией. На поле перед деревней начался обстрел! Противник, видимо, увидел, что мы бежим. Заработал пулемет. Фонтанчики грязи поднялись вокруг нас в знак того, что под таким огнем лучше залечь. Но мы бежим. Дальше, как можно дальше! Мы спотыкаемся, санитары кусают губы и не хотят идти дальше. Но я продолжаю их подгонять. За стеной — единственным фрагментом дома — еще дымится куча мусора. Здесь мы на короткое время останавливаемся. Раненый тяжело стонет! Он лежит неподвижно с закрытыми глазами. «Поднимайтесь. Вперед!» Мы выходим из-за стены. Между домами катятся танки, поднимая огромную пыль. Осторожно двигаемся дальше. С коротким шипением разрываются в деревне мины. Мы уже не обращаем на это внимания. Речь идет о человеческой жизни! Я не хочу больше объясняться с обоими румынами и только покрикиваю на них: «Вперед, вперед!» Наконец мы дошли до батальонного медпункта: «Где здесь врач?» Оказывается, наш немецкий врач оперирует тяжелораненых. Здесь только врачи-румыны. Хорошо, но где же они? Меня ведут в одиночный окоп и молча предлагают посмотреть вниз. «Там врач?» Я смотрю в круглую дыру. Действительно, скорчившись, сидит врач. Я требую, чтобы он вышел. Однако мои призывы остаются без ответа. Доктор даже не двинулся с места. Я яростно ругаю его, заглядывая в дыру. Запуганный врач смотрит на меня снизу, но его взгляд говорит сам за себя: на его помощь нечего рассчитывать. В следующий момент начинается налет вражеской авиации. Летчики поливают нас из бортового оружия, бросают бомбы и ракеты. Я прыгаю в окоп прямо на труса врача. Он пробует скинуть меня с себя изо всех сил, однако весом своего тела я прижимаю врача к земле и ставлю сапог на его шлем. Затем вылезаю из окопа, останавливаю проезжающий «Фольксваген» и везу на нем раненого в дивизионный медпункт. Неделей позже я узнаю, что обер-фельдфебель на пути к Хауптверу.
Неперевязанный раненый из-за слишком большой потери крови, к сожалению, все же умер. Здесь, в Батаилке, был командный пункт и царило оживленное движение. Все время прибывали наблюдатели; артиллерийские командиры проходили инструктаж. Я сижу за стеной комнаты, где находится первый офицер Генерального штаба Гефестшрайбер. Мое положение, с одной стороны, защищает в некоторой степени от непосредственного обстрела, а с другой — дает возможность выслушать утреннюю сводку боевых действий. Я слышу: выбыло из строя за два дня 78 солдат! Из них 22 убиты. Это говорит о том, каков здесь накал борьбы! Пока мы здесь сидели, несколько раз содрогалось от взрывов здание, так как иваны вызвали авиацию и нас снова посетили самолеты Ил-2. Требования патронов и других боеприпасов, сообщения о потерях и готовности вооружения — все ясно. В конце концов, вот-вот должен подойти транспорт с продовольствием. Прибудет ли он? Голодные вояки проклинают начальство. Ей-богу, их жалко! Нечего и пить! Это еще хуже голода! Вчера мы отсюда начали атаку, томились весь день на жаре, вспотели, а пить было нечего, едва наполненный живот буквально рычал от отсутствия воды. Я вижу сидящего рядом вояку в черного цвета форме танкиста. Он из экипажа «танка IV», который стоит около командного пункта. Я спросил танкиста, нет ли у него куска хлеба. «Ясно, — ответил он. — Вы бедные пехотинцы. Я могу пригласить тебя в одну государственную столовую. Первое блюдо — кусок хлеба торгового служащего. Второе — смалец и третье — довольно сытное — консервированная рыба в голландском соусе. Согласен?» Я сначала подумал, что он играет со мной плохую шутку. Но все же это танкист, а они пустых слов на ветер не бросают! Оказывается, я должен помочь погрузить ящик с продовольствием, который следует укрепить позади на башне. Затем мы оба отправимся в столовую. Хотя он никогда и не был фельдфебелем и мы с ним раньше не встречались, по-доброму побеседовали! Он предложил мне даже горячего кофе в походной фляге! Здесь мир не станет продолжаться долго! Иван, пожалуй, понял, что ему пора занять город. Он стреляет внезапно из 12-см минометов по командному пункту. Там все прячутся только по необходимости, не спеша заползая в свои окопы. В штабе были даже румыны, которые говорили вполне спокойно. Я прощаюсь с танкистом и иду в почти не поврежденный дом, где можно найти защиту от осколков. Проверил потолок и стены дома. Кажется, все довольно-таки крепко. «Катюшами» противник обстреливает довольно часто. Это видно потому, что многие дома горят. Низина перед деревней лежит вся в голубовато-сером чаде. Далее справа, у фузилеров, самый опасный пункт, где будет решаться исход сражения. Я вижу, как наши танки в длинном ряду подъезжают к господствующей высоте. Первые ее уже достигли, другие поднимаются, кряхтя гусеницами. Здесь все виды танков: «тигры», «пантеры» из серии IV в большом количестве! Внезапно раздается известное уже нам неослабевающее ворчание Ил-2. Все, кто сидел снаружи или стоял, исчезли мгновенно! Я насчитал 30 «илов» (штурмовиков), которые нас атаковали. Они не без причины получили прозвище «упрямцы»! Сейчас они берут направление на наши танки! Мы с тревогой смотрим на небо. Танки продолжают свое достаточно плотное движение! «Илы» идут в пике — и вот уже падают первые бомбы! Сквозь дым и пыль мы больше не видим танков. «Илы» идут волнами, один за другим сбрасывая бомбы. Лишь бы все обошлось! Все мы пристально наблюдаем за полем боя. С громко шумящими моторами они поворачивают к следующим объектам. Теперь пошли в ход ракеты «катюш». В воздухе стоит отвратительный шум выстрелов. Затем раздаются взрывы. Дым и пыль поднимаются теперь уже в новом месте. Бомбы не нанесли танкам особого ущерба, так как мы не видим горящих машин. Последний раз прилетают «илы», открыв стрельбу из бортовых пушек и пулеметов. Наши зенитные пушки и тяжелые орудия стреляют не останавливаясь! В воздухе все гремит. Черный дым от многочисленных зенитных орудий покрывает почти все небо. Один «убийца» уже горит и падает! Прямое попадание — ни один из пилотов даже не успел выпрыгнуть с парашютом. Едва небо становится чистым от этих стервятников, мы снова выходим на улицу. Выстрелы из «катюш», пожалуй, уже не угрожают нам. Все еще шумят моторы удаляющихся самолетов, продолжает погромыхивать артиллерия. Но перерыв оказывается коротким. Снова на нас обрушиваются снаряды. Я быстро исчезаю в доме и упираюсь спиной в угол. «Р-румс!» Я стою в полной темноте. Только одному черту известно, что делается там, снаружи, тем более что я уже надел на голову каску. Ударная волна сгибает меня пополам и встряхивает. В ушах гудит. Мне едва хватает воздуха, чтобы вздохнуть! Я вынужден выскочить наружу, закрыв глаза, и быстро вдохнуть воздух ртом и носом. Прислоняюсь к стене и жду, что будет дальше. То, что я продумал в течение этих минут, невозможно запомнить. Но я знаю, что мне просто привалило счастье. Я и стоящие рядом солдаты кашляем от пыли и отплевываемся. «Обвал!» — говорит мой приятель и указывает на заднюю стену дома. Ракета из «катюши» попала в угол сарая и на стены дома. Все кругом рушится. Теперь здесь уже не укроешься. Я меняю позицию. Эта русская «катюша» сегодня работает особенно усердно. Румыны, которые должны гарантировать наш левый фланг, наверное, получили там свою долю мин. Теперь они бегут назад, не оглядываясь. По отдельности и в группах они бегут прямо к нам. Однако наши офицеры гонят их обратно. Вот таковы наши «послушные» союзнички! А их господа офицеры и унтер-офицеры убегают первыми, оставляя своих солдат. На пологой высоте, где стояли противотанковые орудия, остался уничтоженный танк «тигр». Оттуда противник ведет теперь минометный огонь. Это тяжелые минометы калибра 12-см. Я вытаскиваю кожаный кисет с табаком из моего рюкзака. Дрожащим, пересохшим от грязи пальцем сворачиваю сигарету. В доме дым легко поднимается вверх и медленно выходит из маленького окошка, которое теперь свободно висит только на петлях. Разбитые стекла валяются по всему полу. Снова несколько мин, коварно шипя, пробивают крышу. Едва до меня это дошло, как раздается громкое, короткое и острое шипение! Затем взрыв! Все поплыло перед моими глазами! Мина из 12-см миномета разорвалась буквально в двух метрах от меня! Я вижу ярко-блестящий огненный шар, отскакиваю. Еще немного, и было бы слишком поздно. Земля, древесина и железные осколки свистят вокруг и разбиваются за мной о стену дома. «Молодой человек, ты снова ведешь себя, как свинья!» В мое лицо впилось несколько маленьких деревянных осколков, как будто бы меня кто-то неудачно побрил. Затем я вытираю глаза. В стене за мной в штукатурке застряли крупные осколки! Оконный переплет раскололся у меня на голове, и деревяшка чуть не попала мне в глаз. Снаружи несколько раненых зовут на помощь. Теперь и здесь стало опасно. Итак, я покидаю это негостеприимное место и отправляюсь прочь с автоматом за спиной. Я иду по обочине улицы, всегда готовый броситься в яму. В ближайшем доме выжидаю минометную атаку, а затем выскакиваю на улицу. Там всегда полно румын, которые должны были бы защищать нас вечером. Теперь все же они должны это сделать, правда за отдельную плату. У каждого третьего румына — фаустпатрон! Наконец я достиг края деревни. Отсюда нужно пробежать примерно 500 м через луг, который хорошо просматривается противником с обеих сторон. Это тот самый, который мы преодолевали с раненым. Теперь, однако, здесь пробегают румыны. Они бегут короткими перебежками, наклонившись, но для минометного огня противника — прекрасные уже пристрелянные цели. Наш командный пункт расположен как раз за этим полем. Я ненадолго прячусь среди обломков незаконченной новостройки. Там я, по крайней мере, могу определить свое положение. Я убедился, что разрывы происходят всегда на одинаковом расстоянии, противник посылает по пять мин почти на одно и то же место. Это примерно в 50 м передо мной и, пожалуй, на равном расстоянии до командного пункта нашего батальона. Это в какой-то мере «заградительный огонь», который бегущие румыны должны преодолеть. Я бросаюсь вперед между двумя их группами прямо к цели — командному пункту, который стоит у меня перед глазами. А иван снова стреляет! Я слышу, как следующий залп мин шипя пролетает надо мной. Еще один скачок, потом еще, — я действую квалифицированно, как хорошо подготовленный рекрут, — ползу у самой земли, пусть даже нос забивает грязь! Там! Разрыв! Хорошо, теперь еще один скачок! Ветер забивает мне лицо желто-коричневой пылью, глиной. Пороховой дым застилает глаза. Я мчусь дальше почти вслепую, глаза слезятся. Наконец я вижу перед собой бруствер нашего командного пункта, шлемы солдат, выглядывающих из окопов. «Отойдите в сторону!» — кричу им я и прыгаю в первый окоп. Пыхтя, стою на коленях на земле, снимаю сначала шлем и затем протираю опухшие глаза и вытираю пот со лба. Кровь бьется в висках. Проклятая жара! Пот вновь и вновь застилает глаза. Его горько-соленый вкус остается на губах. Я докладываю о себе командиру. Хорошая неожиданность — один из наблюдателей говорит мне: «Здесь, унтер-офицер, ваше продовольствие и сигареты». Сначала, однако, я с огромным удовольствием сосу кислый леденец! Время от времени снаряды зенитных орудий или гранаты пролетают над нашими окопами и затем, как неразорвавшиеся, уходят далеко в пашню. Это не разрывные гранаты, а, пожалуй, так называемые болванки. Они пролетают так низко над нами, что, как я предполагаю, их можно просто схватить руками (хотя лучше не надо!). Я узнаю между тем, что наш старый командир роты, который был ранен, унтер-офицер Дауна, снова у нас. Он вернулся из военного госпиталя в Романе. По приказу командира ему было поручено вновь возглавить старую команду. После того как я коротко информировал его о создавшемся здесь положении, прошу позволения снова принять мой минометный расчет. «Унтер-офицер Рехфельд, — говорит он, — принимайте снова вашу группу. Здесь вы хорошо воевали. Если будете выходить из укрытия, следите внимательно, чтобы не попасть под огонь противника. Я благодарю вас!» Я прощаюсь с ним и выжидаю благоприятного случая, чтобы бежать к моим минометчикам. Какие-то группы румын опять бегут впереди. Иваны стреляют из пулеметов и винтовок, в том числе и из минометных установок. Много взрывов раздается на дороге, а также в кустах, соломе и траве. Я замечаю на пути много раненых. Я слегка прочищаю ствол своего автомата, который держу в руке, засовываю саперную лопату под ремень и, не останавливаясь, бегу назад. Румыны через каждые пять метров бросаются на землю, но я бегу, как заяц, по направлению к плодовому саду. На мое счастье, противник стреляет плохо. Теперь я вышел из сектора обстрела и иду медленно, оглядываясь. Внезапно слышу крик: «Ганс! Ты куда? Мы здесь!» Я останавливаюсь и вижу около одного дома на краю деревни «главный штаб» «бумстеров» (минометов). Вас-то я и ищу! Я информирую временного командира группы, что беру ее снова под свое начальство, затем мы сидим, делимся впечатлениями, раскуриваем сигареты за каменной стеной и рассказываем, что с нами произошло. Формальности сдачи-приема выполняются, и мы должны искать себе прочную позицию, так как летчики противника все время беспокоят нас. С огневой позиции из бинокля можно очень хорошо обозревать высоту. Именно там атакуют румыны. Один из наших танков стоит перед «пиетцом» (древним курганом) и время от времени стреляет. Мы видим за ним иванов, которые скрываются за курганом. При светлом горизонте этих парней очень хорошо видно. Они пытаются подбить «черную свинью» — танк с 12,5-см пушкой. Отсюда все очень хорошо видно. «Как на кинопленке», — говорит мой приятель. Мы пытаемся критически оценить обстановку. Действительно, как в фильме. Но мы хорошо слышим грохот «катюш» и засекаем их расположение из наших аккуратных одиночных окопов. И снова летят Ил-2; их ракеты уничтожают все, что лежит на земле. Любая жалкая вещь гибнет при этом непосредственно перед домом, за которым лежат наши огневые позиции. Осколки, шлепая, вонзаются в деревья. К нам прибывает связной из батальона и радостно сообщает, что на командном пункте можно забрать боеприпасы. «Боеприпасы! — кричит командир батареи, фельдфебель фанен-юнкеров Гербер. — Рейнхард, иди и узнай на командном пункте, когда нас сменят». — «Согласен!» Мы отправляемся в штаб с огневой позиции за ящиками с боеприпасами. Этот путь проходим довольно-таки быстро, так как нашим минометчикам никто не мешает. Наблюдатели на командном пункте батальона приводят мины в боевое положение. Что это еще за новая «музыка?» «Это мины», — показывает нам их один из оружейников и спускается в укрытие. Раздаются выстрелы… и одна из мин, казалось, летит к нам прямо в окоп. Я успокаиваю своих минометчиков: «Это чепуха, ошибка заряжающего. Такое случается часто». Теперь минометы ведут прицельный быстрый огонь! «Плопп-плопп-плепп!» далеко на русских позициях взрываются наши мины. Эффект будет только в том случае, если мы имеем хорошо разведанные позиции врага. Но теперь с достаточным количеством боеприпасов мы действительно сможем стрелять точно в цель. К нам направляются оружейники, которые буксируют полные ящики с минами. «Мой дорогой Отто, — говорю я одному из них, — я не хотел бы оказаться там, где они будут рваться!» Как я узнаю, нас сменит сегодня вечером румынский батальон. Точное время — 15 часов. Этот же приказ подтверждают прибывшие связные. Я беру свой автомат и возвращаюсь на огневые позиции. Там сидит пан Гербер (фельдфебель фанен-юнкеров), вокруг — командиры батарей. Я сообщаю ему, что узнал в батальоне. Мы отдаем команду для демонтажа минометов, чтобы к ночи все было готово. «Кто знает, в какую фигню мы вновь попадем?» — «Да, скорей всего из старой в новую „фигню“». Так и случилось. Но это для нас не новость, мы же «пожарная команда»! Шум боя стихает с уходящим днем. Медленно опускаются сумерки. В темноте прибывают наши сменщики с крупнокалиберными пулеметами. Мы образуем «ежи» вокруг огневых позиций, ложимся на солому и ждем сигнала на марш.
