Навстречу Юргену широкими шагами шел высоченный мужчина с большими мохнатыми руками и оловянными глазами навыкате. Ба, да это же Хаппих! Не просто фельдфебель, ненавистное племя, а обер-фельдфебель, главный по всяким гнусностям. Он Юргена с первого Взгляда невзлюбил и доставал как мог. Сколько раз Юрген хотел его ножом пырнуть, да и не он один.
— Кого я вижу! Вольф! — радостно закричал Хаппих. — Ефрейтор Вольф!
Он тряс над головой растопыренной пятерней. Оловянные шторки упали с глаз. Глаза оказались голубые, веселые.
Юрген нисколько не удивился, что Хаппих узнал его. Все они знали о феноменальной памяти обер-фельдфебеля Хаппиха. Всех новобранцев, гад, запоминал с первого построения и все о них помнил, каждую мельчайшую провинность. На Юргена у него был большой поминальник. Юрген его крепко доставал. Так доставал, что у Хаппиха тоже частенько рука тянулась, но не к ножу, как у Юргена, а к автомату.
Их на передовую с винтовками отправили, а этот в тылу с автоматом ходил! Он его как погоняло использовал. Куда как эффективное погоняло. Как врежет очередью над головами… У Юргена не раз было ощущение, что Хаппих с трудом сдерживается, чтобы не взять прицел чуть ниже и не влепить пулю в голову ему, Юргену. Именно ему. Полз как-то Юрген на полигоне под рядами колючей проволоки, ну и задел задницей за колючку, брюки порвал. Черт с ними, с брюками, он же и собственную задницу порвал. Они тогда еще боялись всяких этих царапин, заражение, воспаление и все такое прочее. А Хаппиху на это было наплевать. Он Юргена в грязь уложил, нарочно нашел самое топкое место и заставил ползти полкилометра, но уже не под колючкой, а под пулями. Юрген все эти полкилометра носом пропахал, потому что пули над самой головой свистели.
— Рад! Горд! Зови меня Освальдом! — Хаппих протянул ему пятерню.
Юрген крепко пожал протянутую руку, да так и оставил ее в захвате. Он чуть подсел и рванул Хаппиха на себя, принял его на плечи, всунув левую руку тому между ног. И — побежал по плацу. Это у Хаппиха было излюбленное занятие — переноска раненых. После марш-броска километров на двадцать по пересеченной местности, после которого только упасть и растянуться, хоть где, хоть в грязи, Хаппих разбивал их на тройки. Двое несли на руках третьего, изображавшего из себя раненого. Несли, понятное дело, бегом, чтобы быстрее доставить раненого товарища в госпиталь. До госпиталя было когда пятьсот метров, когда километр, это зависело от настроения Хаппиха. Раненых обычно изображали его любимчики, такие же, как он, мордовороты. Но это было еще не все. На закуску опять была переноска раненых, но уже поодиночке. Юрген никогда не попадал в число раненых, это ему всегда выпадало нести Эриха Кинцеля. Тот лежал у него на спине, точь-в-точь как сейчас Хаппих, почти касаясь земли расслабленными руками и ногами. Может быть, поэтому Кинцель, накатавшись на дармовщинку на спине Юргена во время учений, на фронте всегда вызывался быть санитаром. Кинцель постоянно мучился комплексом вины по разным надуманным поводам. Ненадуманным был только его гомосексуализм.
Юрген сделал круг по плацу и, вернувшись к КПП, опустил Хаппиха на землю.
— И это все?! — рассмеялся тот. — Что, мало каши ел?
— Ел-то много, только забыл когда, — в тон ему ответил Юрген.
— Это мы враз организуем! Сейчас всю кухню построю!
Хаппих повернулся к солдатам, прошедшим регистрацию на КПП.
— Привет бравым воякам! — крикнул он. — О, старые знакомые! Хюбшман! Брейтгаупт! — Он направился к ним с вытянутой вперед клешней.
Он был действительно рад их видеть. Он никогда не желал им зла. Просто у него была такая служба: делать настоящих солдат из гражданских раздолбаев. Для их же пользы. Его уроки давали им дополнительный шанс выжить на фронте. Пусть небольшой. Но на фронте ведь все на тоненького.
Они поняли это. Они давно поняли это. И поэтому столь радостно приветствовали Хаппиха. Он был отличный мужик, этот обер-фельдфебель Хаппих!
Юрген окинул взглядом своих солдат. Да уж, бравые вояки. Сбитые ботинки в пыли и грязи. Изодранная, свисающая клочьями форма в бурых пятнах. Разбитые в кровь кончики пальцев, изломанные ногти. Свежие царапины и старые шрамы на лицах и руках. Побитое несмазанное оружие, у некоторых — с расщепленными прикладами, с отметинами от пуль и осколков. Серые изможденные лица с многодневной щетиной. Но глаза горели. У всех горели. А у некоторых еще и предательски поблескивали.
— В гостях хорошо, а дома лучше, — сказал Брейтгаупт и незаметно смахнул слезу с глаз.
«Nord, Süd, Ost und West, daheim ist das Best»
Это сказал Брейтгаупт.
— Да, вы теперь дома, мальчики, — сказал Хаппих. — А вот и наше пополнение. — Он повернулся к колонне солдат, которые, едва переставляя ноги от усталости, возвращались с полигона. — Новобранцы. Ха! Стоять! Разобраться парами! Сцепить руки для триумфальной переноски героев! Прошу. — Он сделал широкий жест рукой.
Повторять приглашение не пришлось. Они заслужили это, черт побери! Это было написано на лицах всех прибывших солдат. А салагам легкая пробежка с грузом будет только на пользу. Тяжело в учении, легко в бою. И все такое прочее. Это тоже было написано на их лицах.
— В баню! Бегом! — скомандовал Хаппих.
— Да! — закричали солдаты. Естественно, вновь прибывшие. Новобранцы вполголоса проклинали изверга обер-фельдфебеля. Это тоже было естественно.
— В штаб! — небрежно бросил Юрген, усаживаясь в импровизированное передвижное кресло. — И поживее, поживее. Что вы плететесь как сонные мухи!
— Мне казалось, Карл, что все штатные единицы самодуров в нашем батальоне уже заполнены, — сказал один из солдат.
— Ты ошибался, Рихард, — ответил другой.
— Разговорчики на бегу! — проворчал Юрген. Благодушно проворчал, ему эти парни сразу понравились, он бы взял их в свое отделение. После выучки у Хаппиха, конечно. Но и он не удержался: — Урок первый, салаги: бежать надо молча, дальше убежите. А если уж пришла охота прочистить глотки, то кричите «ура» или «твою мать», так кричат русские, вы это скоро услышите.
— Was ist «twoyu mat»?
[9]
— спросил Карл.
Юрген объяснил.
— Твойю мат! — громко и дружно заголосили оба солдата.
Нет, право, это были отличные парни! И побежали еще быстрее. А прикидывались-то…
Они ссадили его у штаба. Через минуту Юрген вошел в хорошо знакомый ему кабинет начальника лагеря.
— Господин подполковник! Имею честь представиться! Ефрейтор 570-го ударно-испытательного батальона Юрген Вольф. Привел группу численностью шестнадцать человек, рядовых. Вырвались из Брестского котла. Готовы по первому приказу отправиться обратно на фронт.
— Где остальные подразделения вашего батальона?
— Все пали геройской смертью. Мы дрались до последнего. Крепость была занята противником. Капитан Россель дал приказ на прорыв. — Юрген достал из кармана документы капитана Росселя и, сделав три шага вперед, положил их на стол. — Мы дрались до последнего, — повторил он.
