В двадцать втором Дирлевангер вступил в национал-социалистическую партию. Вершиной его партийной карьеры был «Пивной путч», это была авантюра для него. Он мог бы ходить сейчас с золотым значком и именоваться «старым партийным товарищем». Но не ходит и не именуется. У него вышел какой-то разлад с другими старыми партийными товарищами. Полагаю, он сказал им все, что он о них думает, когда они забились по щелям после провалившегося путча. У него это не задерживалось, он всегда открыто говорил, что думает, с армейской прямотой и окопными выражениями.
Мы с удивлением узнали, что все это была лишь одна сторона его жизни. Оказалось, что все это время Дирлевангер еще и учился. Он ведь был из так называемой порядочной семьи, его отец был адвокатом. Дирлевангер поступил в торговую академию в Манхайме, откуда перевелся во Франкфуртский университет, изучал там экономику и даже получил докторскую степень. Его до сих пор все величают доктором, как Геббельса.
Несколько лет он вел вполне добропорядочный образ жизни. По крайней мере внешне. Служил кем-то вроде бухгалтера. В начале тридцатых вновь вступил в национал-социалистическую партию, но это выглядело как поступок дальновидного благонамеренного обывателя. Как заслуженный боевой офицер, он вступил в СА, но был там рядовым членом, ничем не примечательным. Разве что своими высказываниями. Он частенько говорил, что СА вырождается, что от штурмовых бригад осталось одно лишь название, что вот на фронте он командовал настоящим штурмовым подразделением, и все в этом роде. В чем-то он был прав, но ему не стоило говорить это нам, заслуженным боевым офицерам и старым членам СА. — В голосе Фрике прозвучала застарелая обида. — А потом он совершил ряд поступков, порочащих честь офицера, — продолжал Фрике. — Он сбил на машине женщину и скрылся с места преступления. И он вступил в половую связь с несовершеннолетней. Девушке не было четырнадцати, было понятно, что он ее изнасиловал. Всех особенно возмутило, что это случилось ночью того дня, когда погиб Эрнст Рем. На суде он оправдывался тем, что был сильно пьян за рулем и просто не заметил наезда. А девушка сама уверила его, что ей скоро будет семнадцать. Его осудили на два года. Исключили из партии и СА. После выхода из тюрьмы он совсем сорвался с катушек. Он не был создан для добропорядочной жизни. Он не был создан для мирной жизни. И он разменял пятый десяток, возможно, в этом было дело. Он вновь ненадолго попал за решетку за пьяный дебош. Его лишили докторского диплома, исключили из офицерского состава резерва.
От полного разжалования его спасла война. Он сам нашел войну для себя. Она была в Испании. Для помощи генералу Франко в Германии создавали добровольческий легион «Кондор». Он подал в него заявление. Его приняли с испытательным сроком. На фронте Дирлевангер проявил себя с наилучшей стороны. Он находился в Испании до последнего дня и вернулся, имея полный комплект боевых наград за кампанию: медаль легиона, «Испанский военный крест» в серебре и «Крест за службу», который ему вручил лично генерал Франко. Это было перед самым началом Польской кампании. Вероятно, Дирлевангер надеялся на продолжение службы, но вермахту не нужен был дискредитировавший себя офицер. — Произнося эту фразу, Фрике являл собой олицетворение вермахта и его незыблемых традиций. — Тогда он подался в СС. По слухам, его пристроил туда старый приятель Готтлиб Бергер, правая рука рейхсфюрера Гиммлера, начальник Главного управления СС. Там Дирлевангер пришелся ко двору, в СС ему нашли достойное применение. — Фрике не считал это применение достойным и не скрывал этого. Но он не стал углубляться в объяснения. — Дирлевангер дослужился до большого фюрера, как бы уже не до генерала, и имеет под крылом бригаду головорезов. СС! Были сбродом и опять стали сбродом. — Так он свернул свой рассказ.
Юрген удивился и резкому окончанию рассказа, который только-только дошел до дела, до войны на Восточном фронте, и резкости оценки. Он и раньше замечал настороженное, если не пренебрежительное отношение Фрике к СС. «Тоже мне, элита германской нации, сверхчеловеки», — кривясь, сказал он как-то подполковнику фон Клеффелю. В присутствии низших чинов он такого, конечно, не говорил, он только кривился. Говорил он об СА часто, восторженно, с легкой ностальгической грустью. Начинал он разговор с темы товарищества, это был его обычный и беспроигрышный приступ. Его слова всегда находили отклик в сердцах солдат, они невольно усаживались еще плотнее у костра, чтобы прикоснуться плечом к плечу товарища. «Вы должны сохранить эти узы товарищества и после войны, которая когда-нибудь закончится, — продолжал Фрике, — вы их сохраните, потому что нет ничего крепче дружбы, родившейся на фронте. Вы их сохраните так же, как и мы, старые штурмовики».
Юрген знал о штурмовиках только по кадрам хроники и рассказам отца и его товарищей, портовых рабочих. Они представлялись ему сборищем громкоголосых, налившихся пивом лавочников, марширующих в коричневой форме по улицам, нападающих на рабочих и громящих все подряд. «В царской России были такие же, их звали черносотенцами, — говорил отец, — разница только в цвете». Юрген не застал СА, он знал только СС. Он видел войска СС на фронте. Он сражался бок о бок с ними. Они отлично сражались. Это были действительно элитные части. Их бросали на самые горячие участки, как и их, штрафников. Вот только части СС чаще добивались успеха. Они шли вперед, а их 570-й батальон, обескровленный и обессиленный, отводили назад.
Подполковником Фрике двигала ревность, вполне объяснимая ревность старого служаки в потертой серой шинели вермахта к успехам молодых солдат в блестящей черной форме. Так представлялось Юргену. Ему казалось, что разговор о Дирлевангере дает хороший повод прояснить ситуацию. Он задал Фрике прямой вопрос: что тот имеет против СС? Спросил он, конечно, как-то мягче, но суть была именно такой. Фрике так его и понял.
— Великую Германию возродили мы, штурмовики, — сказал Фрике, — офицеры и солдаты, прошедшие Великую войну и сохранившие верность и веру. На фронте сражался цвет нации, лучшие сыны Германии, представители лучших семей, молодые интеллектуалы и потомственные кадровые военные. После поражения они объединились в штурмовые отряды, чтобы противостоять всей этой швали, болтунам, предателям и подонкам, отсидевшимся во время войны в тылу и захватившим власть. Адольф Гитлер был одним из нас, он был нашим фронтовым товарищем, мы породили его, и мы же помогли ему прийти к власти. Мы — штурмовые бригады! А что такое СС? Охранные отряды, этим все сказано. Их набрали из молодых парней, которые и пороху-то не нюхали. Сыновей лавочников, ремесленников, мелких чиновников, которые тоже не были на фронте и не имели ничего в душе, что бы они могли передать своим детям. Они создавали живой щит вокруг Гитлера на митингах, они размахивали флагами, они охраняли помещения национал-социалистической партии, когда мы сражались на улицах. А потом они возомнили себя элитой нации.
Фрике замолчал. Он не хотел больше говорить об этом. Юрген понял, что Фрике подразумевал под сбродом. И еще то, что во Фрике говорила застарелая обида. Она заслоняла очевидный факт, что в СС воевали такие же молодые парни, что и в вермахте, молодые парни, выросшие в новое время. И еще во Фрике говорило разочарование в кумире его молодости. Дирлевангер опозорил честь офицера вермахта. Его приняли в СС. Одного этого было достаточно Фрике, чтобы назвать СС сбродом. Так объяснил себе Юрген высказывания старого офицера.
