Они вообще хорошо взаимодействовали с этими норвежцами. Им даже удалось остановить русских. И пусть умник Граматке говорил, что русские остановились сами, потому что их коммуникации были слишком растянуты из-за непрерывного двухмесячного наступления и им требовалось подтянуть резервы. Этот Граматке и был-то всего в одном сражении. Он не мог знать, как они, что русские никогда не останавливаются. Они, возможно, излишне долго запрягают, но если уж тронутся да разгонятся, то остановить их можно только крепкой стенкой, достаточно крепкой, чтобы выдержать удар их железного лба.
Три дня на их участке фронта царило относительное затишье. Вялые артобстрелы не в счет, их даже Карл с Фридрихом не боялись. Когда немного пообвыкли.
Однажды днем Юргена вызвал подполковник Фрике.
— Надо сходить в разведку, — сказал он, — просочиться сквозь русские позиции, посмотреть, что у них и как. Оценить их готовность к наступлению. И заодно, — он чуть помедлил, — насколько они готовы к нашему контрнаступлению.
— Контрнаступлению, — эхом отозвался Юрген, растягивая рот в улыбке. Когда столько времени отступаешь, мысль о контрнаступлении веселит.
— Контратаке, — поправился Фрике. — Мы с СС-штандартенфюрером Мюленкампом называем это контратакой. Контрнаступление не в нашей компетенции, контратака — да.
— Есть! — ответил Юрген. — Предлагаю послать группу в составе меня, рядовых Хюбшмана и Брейтгаупта.
— Хорошие солдаты, — сказал Фрике, — но штрафники, им по инструкции не положено ходить в тыл противника.
— А драться в окружении им положено? А выходить из окружения им положено?
— Не горячись.
— Извините, господин подполковник. Да и ходили мы уже в самостоятельный рейд по тылам. На несколько дней ходили.
— Это где и когда?
— Да было дело по весне, — неопределенно ответил Юрген, — нас капитан Россель послал, надеялся, что мы не вернемся. Гиблое дело было.
— А что в плен сдадитесь, не боялся?
— Он был, конечно, идиот, капитан Россель, но не до такой степени, — сказал Юрген.
Фрике лишь укоризненно покачал головой. Покойник был, конечно, твердолобым фанатиком и не шибко умным человеком, но он был капитаном. Нельзя солдату так говорить об офицерах.
— Надеюсь, что вы вернетесь, — сказал подполковник Фрике, — очень надеюсь.
Это было хорошее задание. Это было задание по ним.
— К русским в тыл — всегда пожалуйста, — сказал Красавчик, — это вам не эсэсовских ген… — он резко замолчал. Это Юрген заткнул ему рот ладонью.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказал Брейтгаупт. Он в последнее время стал что-то очень разговорчив. Наверное, на него так действовало общение с финнами.
«Wer alte Suppe aufrührt, den holt der Kuckuck»
Это сказал Брейтгаупт.
К такому заданию и подготовки долгой не требовалось. Они лишь изучили внимательно карту, намечая маршрут, да сходили на склад за камуфляжем. Склад был эсэсовский. Непонятно, зачем был нужен камуфляж танкистам. Возможно, все дело было в том, что части СС лучше снабжали. Форму им выдали в знак новой дружбы и нерушимого единства разных родов войск.
На складе они встретили трех знакомых норвежцев. Те тоже примеривали камуфляж.
— В разведку идете? — спросил их Юрген.
— Идем, ночью, — те не стали делать военной тайны из своего задания.
— Ночью в лесу темно, — мягко дал совет Юрген.
— А днем светло! — рассмеялись норвежцы.
Теперь у них дополнительный стимул появился — обставить эсэсовцев. Больше сведений раздобыть. Дружба дружбой, а натянуть нос соседу всегда приятно. Они не сомневались, что и Фрике это будем приятно.
Вышли они все же ночью, чтобы в предрассветных сумерках и поднимающемся тумане достичь русских позиций. Залегли в лесу за передней линией русских постов, дождались, пока развиднелось, и потом целый день мотались среди русских частей, нанося их расположение на карту.
В этом не было ничего сложного. Русские проявляли поразительную беспечность. Похоже, они не ждали от немцев активных действий. Если кто-то и рыл окоп, то это был непременно солдат в неразодранной и невыцветшей форме, свежее пополнение.
«Старики» же сидели вокруг костров, а то и вовсе лежали под навесами и курили какие-то невероятно длинные, изогнутые и чрезвычайно вонючие самокрутки. Возможно, так они отгоняли комаров. Комаров действительно не было.
У танкистов все было наоборот. Солдаты в новой форме курили папиросы, облокотясь на блестевшие свежей краской танки, а у побитых машин ползали механики в пропитанных машинным маслом телогрейках. Ни суеты, ни высокого начальства, обычных предвестников грядущего наступления, не наблюдалось.
Они забрались довольно далеко в глубь русских позиций. Когда стало смеркаться, они выбрали дорогу, ведущую на запад, и пошли вдоль нее, почти не таясь, невидимые на фоне густого, едва начавшего желтеть леса.
Вдруг за их спинами зажегся свет, донесся какой-то трескучий звук. Они отступили за линию деревьев. Свет непрестанно прыгал, вверх-вниз, влево-вправо, как будто по дороге шел пьяный с фонарем в руках и громко рыгал на ходу.
— Это мотоцикл, — высказал предположение Юрген.
— У русских нет мотоциклов, — сказал Красавчик. Он прислушался. — Это грузовик.
— А почему фара одна? — спросил Юрген.
— Скоро узнаем, — ответил Красавчик.
Минут через пять мимо них, тяжело переваливаясь, проехала машина. Проехала — громко сказано, она едва плелась. Спереди она походила на морду бульдога, сбоку — на собачью будку на колесах. В будке виднелся всего один силуэт.
— Это бензовоз, — ухватил главное Красавчик. — А наши танкисты жалуются, что у них горючего в обрез…
Юрген ничего не сказал. Зачем тратить слова, когда и так понятно, что надо делать. Они с Красавчиком выскочили из кустов одновременно и припустили вслед за машиной. Потом они разделились, одновременно рванули двери кабины. Со стороны Юргена так никого и не оказалось, а Красавчик просто выкинул водителя из машины, ему не терпелось вновь оказаться за рулем. Красавчик нажал на педаль тормоза. Машина, вильнув, остановилась.
— У нее, похоже, тормозов на передних колесах нет, — извиняющимся голосом сказал Красавчик.
Они вылезли из кабины. К ним неспешно подошел Брейтгаупт, протиравший нож какой-то тряпкой.
— Могли бы еще и языка привезти, — с легкой укоризной сказал ему Юрген.
— Много шуму, мало толку, — сказал Брейтгаупт.
«Viel Geschrei und wenig Wolle»
Это сказал Брейтгаупт.
«Тоже верно, — подумал Юрген, — с водилы какой спрос? Да и отпустили уж одного. Сколько можно?»
