«Она шла почти непрерывно. Для нас были введены тридцатишестичасовые смены, прерывавшиеся только на три получасовых перерыва, в течение которых мы должны были проглотить содержимое котелков, а затем вернуться в строй обязательно в чистом и опрятном виде. По истечении этих 36 часов нам давалось восемь часов на отдых. Потом следовали еще 36 часов… Кроме того, случались и ложные тревоги, вырывавшие нас из крепких объятий сна и заставлявшие строиться во дворе в полном снаряжении…Иногда кто-нибудь падал в обморок от изнеможения… и тогда товарищам приходилось ставить его на ноги, хлопая по щекам и обливая водой… Ничто не могло изменить этот распорядок… Гауптман Финк просто продолжал гнуть свою линию, совершенно не обращая внимания на наши кровоточащие десны и исхудавшие лица, пока острая боль в голове не заставляла нас забыть о кровавых мозолях на ногах».
Это упражнение, казалось бы ничем не оправданное по своей жестокости, на самом деле должно было подготовить солдат к суровым условиям Восточного фронта, как и другое испытание.
«Однажды мы проводили учения по борьбе с танками. Нам приказали сомкнутыми шеренгами спуститься в окоп и запретили покидать его, что бы ни случилось. Потом четыре или пять танков «Pz-ІІІ» двинулись под прямым углом к траншее и пересекли ее на разной скорости. Под собственной тяжестью машины уходили в землю сантиметров на десять. Когда их чудовищные гусеницы вгрызлись в край окопа всего в нескольких сантиметрах от наших голов, мы все, почти без исключения, закричали от ужаса… Нас также учили обращаться с опасными «Панцерфаустами» (противотанковыми гранатометами) и атаковать танки с магнитными минами. Нужно было спрятаться в окопе и дождаться, пока танк не подойдет достаточно близко. Затем нужно было подбежать к машине и установить взрывное устройство… между корпусом и башней. Выскочить из окопа разрешалось только тогда, когда до танка оставалось не больше пяти метров. Потом… нужно было подбежать прямо к грозному чудищу, ухватиться за буксировочный крюк, заскочить на корпус, установить мину в месте соединения корпуса и башни и спрыгнуть с танка».
Удивительно, но после всех этих испытаний и жестокостей Сайер, вторя Вольтерсдорфу, говорил: «Несмотря на все трудности, через которые пришлось пройти, моему самолюбию льстило, что меня приняли как немца среди немцев, как воина, достойного носить оружие… Трудно поверить, но к тому времени, когда настала пора уезжать, мы все преклонялись перед герром гауптманом. Более того, каждый из нас мечтал однажды стать таким же офицером, как он».
Несмотря на трудности, большинство пехотинцев осознавали ценность этого жесткого обучения. «На войне, — вспоминал Фриц-Эрих Димке, — мы выжили… благодаря упорным тренировкам». Густав Кникрем отмечал после войны: «Преимущество наших вооруженных сил заключалось в этой чудовищной подготовке… Все приказы исполнялись автоматически… Ты думал о доме, о любимых, ты думал обо всем этом. Но все равно стоял прямо и стрелял… Ты действовал автоматически, как положено солдату. И дело в том, что это помогало сохранить жизнь. Сегодня отрицать это могут только идиоты». Зигфрид Кнаппе говорил о своих инструкторах, что они старались «создать напряженную обстановку, приближенную к боевой». А позже, перед началом кампании во Франции, Кнаппе указывал и на другую цель этой постоянной работы: «Мы немедленно приступили к активной подготовке… чтобы солдаты привыкли к совместной работе. Мы занимались упражнениями круглые сутки, чтобы достичь слаженности, необходимой в бою».
Именно взаимосвязь между жесткостью начальной подготовки и сплоченностью группы, возникавшей вследствие этой подготовки, позволила немецкой армии добиться успехов. По словам одного ученого, «немцы постоянно одерживали верх над более многочисленными армиями Союзников, которые в конечном итоге нанесли им поражение…По соотношению живой силы немецкие сухопутные войска при любых обстоятельствах неуклонно наносили противостоявшим им британским и американским войскам примерно на 50 % больше потерь, чем несли сами. Так обстояло дело и в наступлении, и в обороне, когда они обладали локальным численным превосходством и когда, что случалось намного чаще, уступали противнику в численности».
Как утверждает Мартин ван Кревельд, это превосходство не было следствием ни неопытности Союзников («Одна из поразительных особенностей заключалась в том, что вермахт одинаково хорошо сражался, и одерживая победы, и терпя поражения»), ни некоего врожденного милитаризма или особенностей характера немцев: «Существующие сравнительные исследования… не позволяют прийти к однозначному выводу, что из немцев от природы выходили лучшие солдаты, чем из американцев». Более того, он утверждал: «По результатам исследования мы пришли к выводу, что американцы, благодаря воспитанию, образованию и личным качествам, представляют собой первоклассный материал для подготовки солдат… Как ни парадоксально, в отношении немцев это не доказано… По имеющимся свидетельствам, нет никаких оснований полагать, что немецкий национальный характер приспособлен к войне в большей или меньшей степени, чем американский». Различие в уровнях сплоченности и боевой эффективности ван Кревельд стремится объяснить такими причинами, как организация, проработанная теория и, не в последнюю очередь, тяжелая, приближенная к реальности и непрерывная боевая подготовка.
Тем не менее, как и в любой армии, существовала тонкая грань между упорной подготовкой, важной для выживания в бою, и издевательствами, мелочными или садистскими, которые Пол Фассел называет «солдафонщиной». Для Фассела «солдафонщина» означала «мелкие издевки сильного над слабым; открытую борьбу за власть, авторитет и престиж; садизм, скрытый под тонкой маской необходимой дисциплины; постоянное «сведение счетов» и настойчивое требование соблюдения буквы, а не духа приказов». Имеющиеся свидетельства дают основания полагать, что в немецких войсках мелкие издевательства личного характера были менее распространены, чем в англо-американских. Вермахт предпринимал согласованные усилия для формирования крепкого чувства товарищества между младшими офицерами и солдатами. Ганс-Вернер Вольтерсдорф, когда в лагере военнопленных его спросили о том, как действовали немцы, упомянул об «особом принципе лидерства», который был для них в новинку: «Обязательным требованием для получения офицерского звания был не диплом о высшем образовании, а наличие достойных подражания способностей, подлинного авторитета. Командир подразделения должен был стать и его лучшим солдатом; командира выделяла не форма, не должность, а способность служить примером». Более того, в условиях, когда вся жизнь индивидуума должна была принадлежать партии и государству, процесс лишения новобранца черт самостоятельной личности начинался еще до попадания в учебный лагерь, поэтому процедура начальной подготовки могла производить не столь шокирующее впечатление.
Даже многие утверждения о жестоком обращении, встречающиеся в позднейших устных рассказах солдат, можно в равной мере считать свидетельством сурового обучения, которое было призвано лучше подготовить среднего немецкого солдата к боям. Например, Иоганн Айсфельд в своих воспоминаниях назвал издевательством, что его роте «каждое утро приходилось перелезать через стенку в полном снаряжении… с каской, противогазом… и винтовкой». Айсфельд также жаловался, что им не давали времени обсушиться, и часто приходилось на следующий день надевать сырое обмундирование. Эрих Альбертсен также жаловался, что во время начальной подготовки его части приходилось «каждый день маршировать… со всем снаряжением весом двадцать пять кило», и, как и Айсфельду, его роте тоже приходилось в этом снаряжении карабкаться по стенам казармы. Макс Ландовски негодовал из-за того, что на Рождество 1940 года ему вместе с другими новобранцами пришлось ухаживать за лошадьми и убираться в конюшнях. Даже спустя четыре десятка лет это казалось ему издевательством. Наконец, Фриц-Эрих Димке в интервью вспоминал, что его группе новобранцев пришлось пройти 11 километров, несмотря на метель, разбить лагерь и поставить палатки в чистом поле, переночевать там и довольствоваться лишь холодной пищей. Однако все эти случаи предполагаемых «издевательств» можно с тем же успехом считать примером сурового обучения, призванного подготовить простых немецких солдат к тяготам военной жизни. Само собой разумеется, что противник едва ли будет атаковать только тогда, когда это удобно немцам, да и времени согреться и высушить обмундирование Союзники могли и не дать. Ночные бои и долгие изнуряющие марши на фронте также были делом обычным. И будь то Рождество или какой-нибудь другой праздник, некоторые обязанности все равно необходимо выполнять.
