Они махали руками, приветствуя нас. При сильном волнении на море и ярком солнце «Смеющаяся корова» вернулась во Францию. На молодых небритых лицах теперь красовались окладистые бороды. Каждый подводник, которому не нужно было оставаться внизу на вахте, торопился к платформе зенитного орудия позади мостика, чтобы взглянуть на берег. Слева по борту остался Нуармутье — остров корсаров и викингов, и мы вошли в широкое устье Луары, на северном берегу которой располагалась база подводных лодок Сен-Назер. Экипаж выстроился на верхней палубе. На берегу толпились люди. Это были немецкие и французские рабочие, солдаты и гражданские лица, пришедшие поприветствовать возвращающуюся лодку.
Когда «U-69» подошла к причалу, там нас ждали друзья с других лодок флотилии, знакомые офицеры люфтваффе — в общем, все желающие пожать нам руки первыми. Одни были в форме, другие — в гражданской одежде. Умелые руки с готовностью подхватили швартовные концы и закрепили их на причальных тумбах. Члены экипажа еще не сменили рабочую одежду. Два коротких свистка, и вот уже установлен трап, по которому я сбежал первым и доложил о возвращении корабля командиру флотилии капитану 1-го ранга Золеру.
Золер, командир 7-й флотилии, присутствовал при спуске «U-69» на воду, затем лично следил за тренировками команды и 10 февраля 1941 года отправил лодку из Киля в первый боевой поход. В тот день он снова встретил лодку, но уже на побережье Франции. Он поприветствовал команду, поздравил людей с успешным походом и пожал каждому руку. Все еще небритые и не снявшие с голов панамы, люди с достоинством принимали поздравления. На этот раз даже «Дядя из Бентчена» почему-то молчал.
Как только я сошел на берег, первыми ко мне подбежали три немецкие девушки-медсестры, которые вручили огромный букет цветов, и только потом меня окружили командиры других лодок. Среди людей, которые радостно пожимали мне руки и засыпали вопросами, были и официальные лица. Некоторые из них были хорошо известны как среди друзей, так и среди врагов. И среди них был Эндрасс, недавно получивший дубовые листья к Рыцарскому кресту. Эндрасс проинформировал меня, что наше поведение в случае с «Робином Муром», хотя и не вполне соответствовало приказам, получило высокую оценку командования. Я принял единственно возможное для немецкого офицера решение.
А тем временем люди получили разрешение сойти на берег, а на борт доставили первую почту. Матросы и старшины радостно приветствовали друзей и знакомых. Краткий отчет об этом походе содержал всего несколько предложений: «Мы делали все: устанавливали мины, останавливали суда согласно призовому праву, использовали все имеющиеся в наличие торпеды и потопили одно вражеское судно с помощью орудий. Запас топлива мы использовали трижды! В общем, это был отличный поход, и посмотрите, что мы привезли для зимнего фонда помощи».
Да, мы многого достигли, и с этим приятным чувством команда упаковывала вещи, складывала свои гамаки и готовилась отправиться в отпуск. Во время долгой стоянки в доке люди не останутся на борту, а будут расквартированы в Ла-Боле. Там они будут жить в относительном комфорте. И действительно, прелести жизни в Ла-Боле очень скоро заставили подводников позабыть о всех тяготах прошедшего похода — непереносимой жаре, захватывающих дух приключениях во вражеских гаванях и постоянной опасности.
На следующее утро я отправился в Керневаль, где встретил самый сердечный прием со стороны адмирала Деница. Когда речь зашла о нашей встрече с американским судном, адмирал сообщил, что BDU запрашивало детали эпизода, и проинформировал меня о некоторых результатах. Этот случай усилил антигерманские настроения в Соединенных Штатах. Противник по-своему истолковал наше исключительно корректное поведение и использовал его в антигерманской пропагандистской кампании. Немецкое адмиралтейство не желало давать Рузвельту повода для проведения враждебной политики. До сих пор мое поведение было не в традициях военно-морского флота Германии.
Позже Дениц вынес свой собственный вердикт о нашем боевом походе: «Очень хорошо выполненная работа. Установка минных заграждений и артиллерийская атака на вспомогательный крейсер стали воистину великолепными достижениями, которыми командир и его команда имеют все основания гордиться. Успех минирования был блестяще подтвержден скорым закрытием обеих гаваней. Потопление американского корабля „Робин Мур“ противоречило данным приказам».
Через несколько дней гросс-адмирал Редер наградил меня Рыцарским крестом.
Сообщения об этом получили широкое освещение в моем родном городе. Статьи обо мне появились на первых страницах газет, причем в них были описаны не только лично я и моя лодка, а даже история жизни моей старой матери. После смерти мужа она руководила его делом и сумела вырастить шестерых сыновей, которые теперь находились в армии. После газетных публикаций репортеры буквально не давали ей прохода.
Вскоре после этого пришло письмо от бургомистра Альтсхаузена, города, где я родился. В мою честь был устроен большой прием. Молодежь прошла по улицам города, и на главной площади был проведен митинг. Вся команда «U-69» получила приглашение провести там отпуск.
Это так и не было сделано, потому что некоторые члены команды, как и после каждого боевого похода, были списаны на берег, чтобы молодые моряки могли набраться боевого опыта. Другие же предпочитали отправиться в отпуск в другие места. После завершения празднования меня в Ульме ждал самолет, чтобы перевезти обратно в Ла-Боль.
В августе 1941 года «U-69», нагруженная боеприпасами, торпедами и топливом, была готова к следующему походу. Доклад командиру флотилии, короткие свистки, несколько команд, и мы уже снова двигались к зоне патрулирования, где достигли первых успехов.
Под защитой кораблей конвоя все шло хорошо. Но едва мы вышли в район с большими глубинами, появились первые самолеты и прозвучал первый сигнал воздушной тревоги. Когда мы, решив, что патрульный самолет уже убрался восвояси, всплыли, оказалось, что он все еще кружит в небе. Разумеется, он нас заметил, но вечерняя дымка сделала маленькую лодку слишком трудной мишенью для летчика. Бомбы упали на некотором расстоянии от лодки и не причинили никакого вреда. В условиях относительно спокойной погоды в Атлантике «Смеющаяся корова» шла на север в назначенный ей квадрат.
В этом походе британские пилоты изрядно усложнили нам жизнь. Прежде чем мы достигли своих «охотничьих угодий», две-три воздушные тревоги в день стали нормой. Бомбы обычно падали близко, но мы уходили на большую глубину и не получали повреждений. Эхо взрывов дало возможность новым морякам заранее прочувствовать будущие атаки глубинными бомбами.
Со времени нашего последнего похода в Северную Атлантику весной здесь все сильно изменилось. Летняя погода облегчила жизнь для подводной лодки, но она была и более благоприятной для вражеских самолетов. Постоянные воздушные тревоги были еще более неприятными, чем штормы, сопровождавшие нас в первом походе.
Были и другие проблемы. Вскоре после ухода из порта я почувствовал недомогание. Поскольку раньше такого не случалось, я решительно отказался сдаваться. Да и командир, ответственный за жизнь людей, находясь в боевом походе, просто не имеет права позволить себе заболеть. Поэтому я, как и раньше, оставался на мостике днем и ночью. Но вскоре терпеть было уже невозможно, и мне пришлось сдать командование Ауэрманну. Теперь я мог только лежать на койке, скрипя зубами от боли. Мои офицеры проинформировали BDU, что у меня воспаление почек и я не могу больше командовать лодкой.
