Из трех возможных дней июня он выбрал пятый с тем расчетом, чтобы была возможность перенести высадку на 6 июня. Если бы он назначил вторжение на 6-е число, то в случае отправки конвоев и необходимости затем их вернуть, неизбежная дозаправка могла сделать невозможной высадку 7 июня. Тогда возникало два варианта. Можно было отложить день «D» до 19 июня, когда должна быть малая вода, но тогда воздушный десант должен будет действовать в темноте – 19 июня не будет луны. Альтернативой было отложить высадку до июля, но ожидание было бы таким длительным, что, по словам Эйзенхауэра, «об этом даже страшно подумать».
Мысль о том, что вторжение нужно отложить, представлялась такой страшной, что даже самые осторожные генералы из окружения Эйзенхауэра предпочитали начать операцию 8 или 9 июня. Они не могли представить, как более 200 тысяч человек, которым уже известно об операции, могут неделями находиться на кораблях и аэродромах в изоляции без риска утечки информации о месте и времени вторжения. Даже если секрет не будет разглашен своими, самолеты-разведчики противника наверняка зафиксируют гигантское скопление флота или план станет известен германским агентам. Для всех перспектива переноса даты начала операции казалась ужасной. Но Эйзенхауэр был единственным человеком, который должен был принять решение.
Верховный главнокомандующий подошел к двери трейлера и сквозь раскачивающиеся на ветру верхушки деревьев взглянул на затянутое тучами небо. Иногда он выходил на воздух и, прогуливаясь по дорожке рядом с трейлером, непрерывно курил – высокая, слегка сутулая фигура, руки в карманах.
Во время таких прогулок он обычно никого не замечал, но сегодня ему встретился один из корреспондентов, аккредитованных при его штабе, – Мерилл Ред Мюллер из Эн-би-си.
– Пойдем пройдемся, Ред, – сказал неожиданно Эйзенхауэр и, не дожидаясь ответа, продолжал двигаться своим энергичным шагом. Ред нагнал его, когда он почти скрылся в лесу.
Это была странная прогулка. Эйзенхауэр едва ли вымолвил слово. «Он был полностью занят своими мыслями, с головой ушел в свои проблемы. Было похоже, что он забыл, что я рядом», – вспоминал Мюллер. Мюллер хотел задать Верховному много вопросов, но не задал их. Он почувствовал, что это будет неуместно.
Когда они вернулись в расположение лагеря, Эйзенхауэр простился с корреспондентом и стал подниматься по легкой алюминиевой лестнице к двери трейлера. В этот момент Мюллеру показалось, что «он так согнулся под грузом проблем, как будто каждая из четырех звезд на каждом погоне весила тонну».
Около половины девятого вечера в библиотеке в Саутвик-Хаус собрались командующие войсками и начальники штабов. Это была просторная комната, в которой стояло несколько стульев, два дивана и покрытый зеленым сукном стол. Вдоль трех стен стояли книжные полки из темного дуба. Книг было немного, отчего помещение казалось почти пустым. На окнах висели двойные шторы для светомаскировки, но в этот вечер шторы не заглушали шум дождя и ветра.
Разбившись на группы, штабные офицеры негромко разговаривали. Начальник штаба Эйзенхауэра генерал-майор Вальтер Бедел Смит беседовал с курившим трубку заместителем Эйзенхауэра главным маршалом авиации Теддером. Рядом сидели командующий морскими силами союзников адмирал Рамсей и командующий военно-воздушными силами главный маршал авиации Лей-Меллори. Только один из собравшихся, как вспоминал Смит, был одет не по форме – ироничный Монтгомери, который должен был командовать высадкой в день «D». На нем был простой свитер с глухим воротом. Собрались генералы, которые должны были довести до своих войск приказ Эйзенхауэра. Сейчас двадцать высших офицеров ждали прибытия Верховного главнокомандующего и начала совещания, которое должно было начаться в девять тридцать, когда должна поступить последняя метеосводка.
Ровно в девять тридцать в дверь вошел Эйзенхауэр. На нем была полевая форма темно-зеленого цвета. Когда он поздоровался, на его лице мелькнула хорошо знакомая всем широкая улыбка, которая исчезла, как только он открыл совещание. Не было необходимости кого-либо вводить в курс дела. Все прекрасно понимали серьезность момента и важность решения, которое предстояло принять.
В комнату вошли три метеоролога, возглавляемые полковником королевских воздушных сил Стаггом.
Когда Стагг начал доклад, воцарилась мертвая тишина. Он коротко обрисовал погоду за предыдущие двадцать четыре часа, а затем тихим голосом произнес:
– Джентльмены, ситуация резко и неожиданно изменилась…
Все взоры устремились на Стагга, надеясь, что он сообщит им что-то ободряющее.
– Новый погодный фронт движется в направлении Ла-Манша и в течение ближайших нескольких часов очистит небо в районе предполагаемой высадки десанта. Такая погода продержится весь следующий день, вплоть до утра 6 июня, после чего атмосферные условия станут непригодными для десантирования. В течение указанного периода заметно ослабнет ветер, и небо будет достаточно чистым, чтобы проводить бомбометание ночью 5 июня и утром 6-го. К полудню небо будет покрыто толстым слоем облаков. Из доклада Эйзенхауэр понял, что будет улучшение погоды, но улучшение, которое продлится чуть больше двадцати четырех часов.
После окончания доклада метеорологов засыпали вопросами. Уверены ли они в точности своих предсказаний? Не могло ли быть ошибки? Сверили ли они свои данные с другими источниками? Есть ли вероятность того, что погода снова начнет улучшаться после 6 июня?
На некоторые вопросы метеорологи не могли дать ответ. Они все проверили и перепроверили, и оптимистичны настолько, насколько причудлива сама погода. Они ответили на вопросы, на которые могли дать ответ, а затем ушли.
В течение следующих пятнадцати минут Эйзенхауэр и его генералы совещались. Принятие решения зависело от адмирала Рамсея. На плацдармах «Юта» и «Омаха» предстояло высаживаться американцам под командованием контр-адмирала Корка, которому нужно было отдать приказ выйти в море не позднее чем через полчаса, если операция «Оверлорд» должна начаться во вторник.
Рамсея волновал вопрос дозаправки. Если силы Корка двинутся позднее, то в случае вынужденного возврата флота у него не будет времени повторно достичь побережья в среду 7 июня.
Эйзенхауэр предложил высказаться каждому из присутствующих. Генерал Смит полагал, что высаживаться нужно 6-го: это игра, но ее нужно принимать. Теддер и Лей-Меллори опасались, что предсказанная погода недостаточно хороша для работы авиации. Это значит, что десант не получит надлежащей поддержки с воздуха и операция выглядит рискованной. Монтгомери высказал решение, которое принял накануне, когда
5 июня как день «D» был отложен.
– Я предлагаю – вперед, – сказал он.
Теперь все зависело от Эйзенхауэра. Настал момент, когда только он мог принять окончательное решение. В затянувшемся молчании он взвешивал все возможные варианты. Генерала Смита поразил вид Верховного главнокомандующего. Он сидел уставясь в стол, сжав перед собой кулаки. Шли минуты. Кто-то говорил потом, что прошло две минуты, кто-то – пять. Наконец Эйзенхауэр поднял голову. Лицо его было напряжено. Он медленно произнес:
