Никола опустил кисть и, отступив от холста, встал рядом со мной.
— Как вам мои рисунки, госпожа? От вас я еще не слыхал ни слова. Не правда ли, красиво получается?
— По-моему, тебя мало волнует чужое мнение. Уж больно ты горазд отвешивать себе комплименты.
— Вам нравится ее платье?
— Платье хорошее, — пожала я плечами, — а мильфлёр все-таки лучше. И животные на траве замечательные. Молодчина Филипп.
— Я рисовал льва и единорога. Как вам они?
— Единорог жирноват, и величавости не хватает.
Никола нахмурился.
— Времени на переделку все равно нет, — добавила я. — Так что пусть будет как будет. Вот лев получился с характером. Глаза круглые, пасть огромная — на Филиппа чем-то смахивает.
Алиенора захихикала с верхушки вишни.
А я подошла к «Обонянию»:
— Какое платье будет на этой даме? И на ее служанке?
Никола усмехнулся:
— Нижнее — красное парчовое с гранатовым узором, а поверх — голубое, застегнутое на талии так, что остается глубокий вырез на груди. В тон ему платье служанки: верхнее — голубое, нижнее — красное, но ткань попроще, муаровая.
В голосе его звучало столько самодовольства, что у меня просто язык зачесался — так захотелось его поддеть.
— Два ожерелья — чересчур роскошно для служанки. С нее хватит и обычной цепочки.
— Будут еще пожелания, госпожа? — поклонился Никола.
— Не петушись, — понизила я голос, — и держись подальше от моей дочери.
Хруст, доносящийся из кроны дерева, прекратился.
— Мама, — раздался возглас Алиеноры.
Не перестаю изумляться, до чего тонкий у нее слух.
Но прежде чем кто-либо успел отреагировать, Жорж крикнул, чтобы мы все шли в мастерскую заправлять станок. Мы уже начали подготовку: покрасили нить основы охрой и закрепили ее с одного конца. Теперь надо было намотать нити на задний валик, а затем прикрепить их к переднему валику, чтобы получилась поверхность, по которой можно ткать.
Нити основы толще нитей утка, на них обычно идет грубая шерсть. Мне кажется, что основа — все равно что жена. Неприметна — видны только рубчики под цветной нитью утка, — но без нее никак не обойтись. И Жорж пропал бы без меня.
Для изготовления основы такого большого размера нужно по меньшей мере семь человек: четверо держат клубки шерсти, пока двое вращают цилиндр, наматывая нити на задний валик. И кто-то должен присматривать, хорошо ли натянута нить. Это очень важно, иначе потом хлопот не оберешься. За натяжением нити у нас обычно следит Алиенора. У нее очень чувствительные пальцы, так что она прекрасно справляется с этой обязанностью.
Когда мы подошли, Жорж и Жорж-младший стояли слева и справа от валика. Алиенора направилась к отцу, а я кивнула Никола на клубки шерсти. Из одного из них Люк уже вытянул нить и держал ее за кончик.
Не хватало одного человека.
— Куда запропастился Филипп? — спросил Жорж.
— Наверное, задержался у отца, — ответил Никола.
— Мадлен, поставь чечевицу на огонь, только с самого краешка, и иди сюда! — позвала я.
Появилась Мадлен, ее раскрасневшееся лицо было перепачкано сажей. Я указала ей на место между мной и Люком, так чтобы она не оказалась по соседству с Никола. Нечего им строить друг другу глазки, работать надо. Мы взяли в каждую руку по клубку и встали на некотором расстоянии от станка. Я показала Никола и Мадлен, как обвить нить вокруг пальцев, чтобы она разматывалась ровно и не провисала. Не так-то все это просто. Жорж и Жорж-младший вертели валик за рукоятки — каждый со своей стороны, а мы крошечными шажками приближались к станку. На миг отец и сын приостановились, и Алиенора пошла вдоль рамы, ощупывая нити. Все притихли. Лицо у нее сделалось ясным и сосредоточенным — такое выражение я не раз замечала у Жоржа, когда он ткал. На долю секунды мне даже почудилось, что она прозрела. Дойдя до конца, Алиенора повернула назад и задержала руку на нитях Никола.
— Провисает, — сказала она. — Тут и тут.
Она нагнулась вперед и коснулась нитей Мадлен.
— Левую руку потяните сильнее на себя, — приказала я обоим. — Она у вас слабее правой, так что напрягайте ее побольше.
Когда нити выровнялись, Жорж и Жорж-младший опять взялись за рукоятки. Некоторое время спустя нас подтащило вплотную к станку, и все началось с самого начала. Алиенора опять проверила натяжение. На этот раз Никола подвела правая рука, а Люка — левая. Потом нарекание получила Мадлен, потом — опять Никола. Мы с Алиенорой еще раз им объяснили, как правильно держать мотки.
— Тоскливое занятие, — проворчал Никола. — У меня уже руки затекли.
— Будь повнимательнее, и дело пойдет быстрее, — обрубила я.
Жорж и Жорж-младший крутили валик, когда запахло гарью.
— Чечевица!
Мадлен подскочила на месте.
— Стой, где стоишь, — крикнула я. — Алиенора, пойди сними чечевицу с огня.
Лицо Алиеноры потемнело, и на нем отразился страх. Я знала что она боится огня, но ничего не поделаешь — она единственная, у кого были свободные руки.
— Мадлен, ты поставила горшок на краешек, как я просила? — спросила я, как только Алиенора выбежала из мастерской.
Девушка метнула сердитый взгляд на клубки. Пальцы у нее в одних местах побелели, а в других покраснели, натертые нитками.
— Дура.
Никола хмыкнул:
— Совсем как Мари Селест.
Мадлен подняла голову:
— Кто это?
— Девушка, которая работает у Ле Вистов. Такая же недотепа.
Мадлен скорчила Никола рожу. Жорж-младший хмуро посмотрел на обоих.
Вернулась Алиенора.
— Я поставила горшок на пол, — доложила она.
Опять закипела работа: мы держали клубки, оба Жоржа крутили рукоятки. Алиенора проверяла нить. Было уже не до веселья. У меня заныли руки, хотя я бы в жизни этого не признала. Меня беспокоил ужин. Придется сбегать к жене булочника за пирогом. Она торгует ими на дому, ее муж состоит в гильдии булочников. Над ухом у меня пыхтела, вздыхала и злобно сопела Мадлен, а Никола от скуки даже глаза закатил.
— А когда кончится это занудство, что потом?
— Будем изготовлять бердо.
Никола аж побелел.
— Это шнуры, с помощью которых четные нити отделяются от нечетных, чтобы пропустить через них уток, — объяснила я. — Нажимается ножная педаль, и в основе образуется зазор, в который проталкивается нить утка.
— А вытканная часть куда девается?
— Она наматывается на валик, вот тот — напротив тебя.
