Я воткнула иглу возле рта дамы, чтобы не забыть, где остановилась, и повернулась к Никола. Он подхватил меня на руки и понес мимо спящих в сад. Я обхватила его за шею и уткнулась носом в теплую кожу. От него замечательно пахло.
Он положил меня на цветочное ложе — из маргариток и гвоздик, незабудок и водосбора. Только бы не раздавить ландыш, подрагивающий прямо рядом с моим лицом. Он, бедняжка, живет совсем недолго и так сладко пахнет. Я отодвинулась подальше. Теперь голова моя лежала в зарослях мелиссы. Прохладные ворсистые листья покалывали лоб и щеки. Хорошо, что помятая мелисса легко выпрямляется.
Кто бы мог подумать, что я буду беспокоиться о растениях, лежа с мужчиной.
— Чему улыбаешься, красавица? — Лицо Никола нависало над моим.
— Ничему, — ответила я и потянулась рукой к его щеке.
Он лег на меня, и я почувствовала, как твердый член уперся мне в живот. Тяжесть была непривычная, но я не испугалась. Мне даже захотелось, чтобы он прижался еще сильнее. Он прильнул своими губами к моим и проник языком ко мне в рот. Мне опять стало смешно. Его язык был нежным и одновременно твердым, влажным и живым. Никола засосал мой язык себе в рот, там было тепло и пахло пивом и еще чем-то неизвестным — это был его собственный запах. Он задрал мне юбку, приспустил лиф. Я поежилась от соприкосновения с прохладным воздухом и его телом.
Все мои чувства были обострены. Жалко только, перед глазами стояла чернота. Из того немногого, что мне было известно об отношениях между мужчинами и женщинами, из шуточек, которые женщины отпускали на базаре, песенок, которые они распевали, и из звуков возни, доносившихся по ночам из родительской спальни, из шорохов в уголке сада, где прятались Жорж-младший с Мадлен, выходило, что любовные утехи доступны только зрячим и у меня никогда ничего не получится, разве что с мужчиной вроде Жака Буйвола. А еще меня пугала боль. Но больно было лишь самую капельку, когда Никола вошел в меня, а потом я ощутила его тело каждой своей клеточкой, вдыхая его запах, ловя его дыхание и дрожа от его прикосновений.
— Ты на что смотришь? — спросила я.
Никола двигался вниз и вверх, между нами было влажно и слышался хлюпающий звук, будто ступни шлепали по грязи.
— Ни на что. У меня закрыты глаза. Так приятнее. И потом, все равно ничего не видать — даже луна не светит.
Значит, я ничего не теряю. Я по-настоящему с ним и ничем не отличаюсь от других. И тоже могу испытывать наслаждение. Во мне что-то всколыхнулось и стало подыматься все выше и выше, по мере того как он входил и выходил из меня, и наконец я не сдержалась и закричала. Мое тело напряглось, и вдруг его наполнила удивительная легкость. Пальцы, сжатые в кулак, медленно распрямились.
Никола зажал мне рукой рот.
— Ш-ш-ш-ш… — прошипел он со смешком. — Не перебуди всю округу.
Я глубоко вздохнула. Все оказалось ничуточки не страшно — скорее удивительно.
Никола двигался все быстрее, сопя и учащенно дыша со мною в такт, а затем внутри меня разлилось что-то горячее. Он шлепнулся на меня, и его тело вдруг показалось таким тяжелым, что у меня сперло дыхание. Он скатился вбок. Растения тихо хрустнули, и резко запахло раздавленным ландышем. Аромат был приторным, как мед без хлеба. Сквозь него пробивался какой-то другой запах, напоминающий запах сырой земли. Так пахло от некоторых людей, которых мне доводилось встречать. Запах был неприятным и в то же время свежим, как от молодых побегов, смоченных дождем.
Мы лежали рядышком не шевелясь, пока наше дыхание не улеглось.
— Этим ты занимаешься со своими потаскухами? — спросила я.
— В общем, да, — хмыкнул Никола. — Когда лучше получается, когда хуже. Обычно получается лучше, когда женщине хорошо.
Мне было хорошо.
— Что это за запах? — спросил он.
— Какой именно?
— Сладкий. Другой я знаю.
— Это ландыш. Ты на нем лежишь.
Он хихикнул.
— Никола, я хочу еще.
— Прямо сейчас? — Никола засмеялся громче. — Дай мне чуток передохнуть, красавица.
— Завтра, и послезавтра, и через две ночи.
Никола повернул ко мне лицо:
— Ты уверена, Алиенора? Понимаешь, чем это может кончиться?
Я кивнула. Благодаря песенкам, шуточкам и сплетням я была достаточно осведомленной. Но я знала, чего хотела. Слишком многого меня лишала слепота. Пусть будет хотя бы это, а последствия меня не пугали.
С той поры днем мы трудились в мастерской, а ночь проводили в саду, сминая цветы. По истечении двух недель шерсть была рассортирована, дамы на «Вкусе» и «Моем единственном желании» закончены. Папа подсунул под «Вкус» зеркало, дав Никола полюбоваться на лицо своей дамы. Этой ночью в саду он попрощался со мной. Положил голову мне на колени и произнес:
— Не грусти, красавица.
— Я не грущу, — ответила я. — И я не красавица.
На следующий день он ускакал в Париж.
КРИСТИНА ДЮ САБЛОН
Он парень не промах, этот Никола Невинный. Чего-чего, а наглости ему не занимать. Водил нас всех за нос, и где только были мои глаза? Будто ослепли из-за этих ковров. Работа настолько поглотила все мои мысли, что я просто не замечала, какие дела творятся вокруг. Теперь я упрекаю себя за гордыню и высокомерие, и мне стыдно, что за всю неделю я ни разу не выбралась в Саблон, куда прежде наведывалась ежедневно. Я пренебрегла христианским долгом, вот Бог и покарал нашу семью.
Как-то в воскресенье после мессы Жорж и Жорж-младший достали из сундука «Слух» и «Обоняние», два первых ковра, и повесили их на стенах, чтобы Никола мог поглядеть. Я стояла в проеме и любовалась нашими детищами. Кисть дамы, касающаяся клавиш органа, получилась несколько грубоватой. Если бы я раньше села к станку, Жорж бы не так торопился и лучше бы справился. Но я не высказала свое замечание вслух.
— По какому поводу вы так сияете, госпожа? — съехидничал Никола.
— Просто восхищаюсь мастерством мужа, — ответила я.
Но он все не унимался и продолжал зубоскалить, пока я не прикрикнула, хлопнув в ладоши:
— Довольно бездельничать! Давайте складывать ковры, а то их моль пожрет. Алиенора, принеси свежий розмарин.
Изучив первые два ковра и незаконченные третий и четвертый, Никола заявил, что желает взглянуть на эскизы «Зрения» и «Осязания» — убедиться, что они не выпадают из общего ряда. Так он сказал.
Признаться, тогда я не придала значения его словам. Люк притащил картоны, и Никола отправился с ними в сад, а мы тем временем принялись за работу. Но вскоре Никола вернулся и сказал:
— Я хочу кое-что поменять.
— Зачем? — удивился Жорж. — Эскизы давно одобрены.
— Хочется, чтобы ландыш походил на тот, что растет в саду у Алиеноры.
