– До чего надоело без конца таскаться, – пожаловался Фусций. – Мало им того, что нас всё время посылают патрулировать город. У меня все ноги стёрты, будь они прокляты!
– Ха! А у тебя, оказывается, ножки нежные! – заметил Макрон. – Погоди ещё, вот заставят тебя воевать по-настоящему, как меня с Капитоном. Вот тогда узнаешь, что такое настоящий марш-бросок.
Фусций недовольно уставился на него.
– Ох, да брось ты меня пугать своими прошлыми подвигами, Калид! Просто мне обрыдли эти клятые бунтовщики. А теперь они куда-то пропали, но от этого моя жизнь только ухудшилась, поскольку императору вздумалось отвлечь внимание горожан на его великие проекты, которые он затеял якобы во имя их же благополучия. Фу ты ну ты, да это всего лишь показуха. Представление, и ничего больше. А хотелось бы, чтобы всё наконец успокоилось. Вот тогда я и впрямь порадуюсь.
– Если такое случится, – заметил Катон.
– Да конечно случится! – ответил Фусций. – Я тут слыхал, что император ухитрился наладить поставки зерна с Сицилии. И когда оно начнёт поступать в город, толпа успокоится, а тем временем наладятся поставки и из других мест.
– И где ты это слышал?
Фусций постучал пальцем по носу:
– От друзей моих друзей.
Макрон недовольно засопел и покачал головой:
– Можно подумать, что у тебя имеются высокопоставленные друзья…
Катон поджал губы:
– Ну, я надеюсь, что он прав. Императору нужно хоть немного выиграть время.
Фусций повесил на стену свой пояс с мечом.
– В столовой ребята в кости играют. Не хотите присоединиться?
– Конечно, – ответил Макрон. – Как только закончим здесь… – Он похлопал по висевшему на поясе кошельку и улыбнулся. – Неплохо бы развлечься и истратить хоть часть жалованья, что нам выплатили в виде аванса.
– И всё проиграть. – Фусций рассмеялся. – Я бы на твоём месте сперва проверил кости, прежде чем начать их кидать. У некоторых наших парней есть такая привычка – обдуривать новичков.
– Ну, я ведь не вчера родился. – Макрон поднял сжатый кулак. – Так что пусть попробуют, если жить надоело.
Фусций ушёл, и Макрон повернулся к Катону:
– Так что будем делать с Лурконом? Ты говорил, что у тебя есть какой-то план.
Катон оглянулся на дверь, желая, прежде чем ответить, убедиться, что поблизости никого нет.
– Центурион Луркон очень любит светскую жизнь. И частенько проводит ночи не в казарме. Вопрос лишь в том, чтобы проследить за ним и сцапать, когда он будет один.
– А потом?
– А потом нам придётся рассказать ему о том, какое создалось положение.
Макрон фыркнул:
– Ну отлично! На него нападают двое его подчинённых, рядовые, и ты полагаешь, что он спокойно с этим смирится? А давай предположим, просто как вероятность, что он нас и слушать не станет. Что тогда?
– Тогда пустим в ход силу, оттащим его на нашу явку и заставим Септимия устроить так, чтобы он исчез, пока заговор не будет раскрыт и ликвидирован.
– И когда мы этим займёмся? Нынче вечером?
– Нет. Подождем, пока не вернёмся с этой экскурсии с императором. Если Луркон исчезнет нынче вечером, возникнет опасность, что на сопровождение Клавдия пошлют другую центурию, а здесь устроят поиски Луркона. А нам нужно оставаться вблизи императора. Наш первостепенный долг – оберегать императора от очередных покушений на его жизнь.
Они присоединились к группе преторианцев, игравших в кости в столовой. Несколько столов и скамеек оттащили в сторону, чтобы все имели возможность наблюдать за игрой. Знаменосец-вексилларий следил за тем, как вбрасываются кости, и за хриплыми выкриками ставок между бросками. Катон нагнулся к уху Макрона, прикрыл рот ладонью и прошептал:
– Мне нужно передать сообщение Септимию. Тигеллин, возможно, ещё в штабе, если уже не вернулся в казарму. Постарайся его найти и не спускай с него глаз. Если он куда-то пойдёт, следуй за ним. Хорошо?
Макрон кивнул.
– Будь осторожен, – добавил он.
Катон улыбнулся, потом дождался, когда в комнате раздался очередной взрыв криков радости и разочарования и выигравшие столпились у стола, забирая добычу. Пользуясь воцарившимся хаосом, хорошо прикрывавшим его уход, Катон выскользнул из помещения и набросил на себя свой старый армейский плащ, которым пользовался ещё в Египте. Он решил, что лучше будет не надевать новый, выданный ему с преторианского склада; в старом плаще он лучше сливался с уличной толпой. Добравшись до явки, он написал короткую записку Септимию, в которой разъяснял, что намерен предпринять в отношении центуриона Луркона, когда центурия вернётся в Рим после похода к Альбанскому озеру. Потом положил восковую табличку в тайник под половицей, повернул горящую лампу в сторону двери – согласованный сигнал о наличии сообщения – после чего покинул явку.
Оказавшись снова на улице, Катон натянул капюшон на голову и направился в сторону площади, где располагалась таверна «Винная река». Хотя время уже близилось к полудню, улицы и переулки были почти пусты и более спокойны, чем обычно. Солдаты преторианской гвардии и городской караульной стражи по-прежнему патрулировали город и разгоняли любые сборища и скопления людей, а также останавливали и допрашивали любого, чьи действия могли вызвать у них какие-то подозрения. Катон пришёл к выводу, что большинство обитателей Субуры слишком боятся, чтобы выходить на улицу, разве что за хлебом и водой.
Он спускался по склону холма, когда впереди, в плохо освещённом переулке, заметил какую-то фигуру, приближающуюся навстречу ему. Подобно самому Катону, встречный плотно натянул на голову капюшон и держал голову низко опущенной. Под складками плаща виднелась богато украшенная туника. Что-то знакомая какая-то фигура, мелькнуло в голове у Катона. И действительно, было нечто такое в его походке, в манере себя держать, в повадке человека, явно всегда готового к схватке. Они разминулись, и он задел Катона плечом и пробормотал что-то, что могло оказаться и извинением, и предупреждением, и продолжил свой путь, не меняя темпа.
Катон почувствовал, как по спине прокатилась ледяная волна страха. Но продолжал идти своим путём, не смея оглянуться. Это был Цестий. Катон подождал ещё немного, пока Цестий не отошёл на безопасное расстояние, и только тогда оглянулся через плечо. Главарь бандитов был уже шагах в тридцати от него и как раз сворачивал в боковой переулок, спускающийся к Форуму. Префект рванул назад, добежал до узкого и тесного перекрёстка и осторожно заглянул за угол.
Цестий продолжал идти вперёд, пригнув голову. Вот он миновал распахнутую дверь, на ступеньках перед которой сидела измождённая женщина с младенцем на руках, который впился в её иссохшую, отвисшую грудь. Она что-то сказала ему, протягивая руку, но Цестий прошёл мимо, не ответив ни слова. Катон дал ему отойти подальше, а затем быстро пошёл следом по тёмному переулку, мимо женщины. Он, правда, успел бросить на неё быстрый взгляд искоса, достаточный для того, чтобы рассмотреть её исхудалое лицо и широко раскрытые глаза. Ручонки младенца были тонкие-тонкие, хилые, едва развитые, а бледная кожа на голове плотно обтягивала кости черепа, выставляя все его выпуклости и впадины. Позади неё, за дверным проёмом сидели ещё дети, апатичные, тоже голодающие.
