Дворцовый чиновник проводил когорту до места, отведённого под временный лагерь преторианцев – оно находилось на небольшом расстоянии от загородок для рабов и гладиаторов. Центурионы и прочие командиры скомандовали сложить на землю принесённую с собой поклажу. Макрон потянулся, расправляя плечи, и помотал головой из стороны в сторону, разминая шейные мышцы. Потом он замер, понюхал воздух и наморщил нос:
– Что это за вонь?
Катон указал на загоны для узников:
– Оттуда воняет. Не видишь? Там же выгребные ямы. Им приходится гадить прямо у себя в загородках.
Они некоторое время рассматривали загородки, потом Макрон пробормотал:
– Разве можно держать бойцов в таких условиях?!
– Ну, это ведь не настоящие бойцы. Помнишь, что говорил Нарцисс: это по большей части уголовники и тому подобные отбросы и подонки, которых только и можно было собрать по всему городу, чтобы слепить это войско.
Макрон с минуту молчал. Потом заметил:
– Даже при всём при этом они же скоро пойдут в бой, с ними нельзя обращаться как с животными…
– Эй, вы двое! – крикнул им Фусций. – Хватит болтаться! Марш к фургонам и тащите сюда палатку для вашей секции!
Фургоны стояли в дальнем конце отведённой для лагеря площадки, и гвардейцы уже выгружали из них связки овчин, шесты для установки палаток, верёвки-растяжки и колья. Макрон с Катоном двинулись туда мимо уже размеченных на земле мест для установки палаток каждой центурии. Макрон вдруг засмеялся:
– Кажется, наш опцион вновь обрёл командный тон и голос. Орёт на нас прямо как ветеран. Во всяком случае, пытается. Смешно, но он мне тебя напоминает, каким ты был раньше.
– Меня?! – Катон удивлённо поднял брови.
– Ага, тебя. И ты так же пронзительно орал, и был весь такой ревностный, а опыт пытался подменить чрезмерной придирчивостью.
– Я такой был?
– Ну, почти. – Макрон улыбнулся. – Но в конце концов обтесался. Вот и этот наш мальчуган, Фусций, тоже в конечном итоге пообтешется. Сам увидишь.
– Может быть. – Катон оглянулся на опциона и продолжил тихим голосом: – Если у него хватит ума не влезть в этот заговор.
– Думаешь, его уже завербовали?
– Не знаю. – Катон подумал. – Он не очень им подходит, им не заменишь таких, как Тигеллин, так что, думаю, пока что вряд ли можно что-то заключить на его счёт.
Макрон покачал головой.
– Тебе уже повсюду мерещатся заговорщики, мой милый. Интересно, сколько осталось ждать, пока ты не начнёшь подозревать ещё и меня.
Катон улыбнулся.
– В такой день, видимо, я просто залезу куда-нибудь в щель и тихо-мирно вскрою себе вены. Если есть в этом мире хоть одна вещь, имеющая истинную ценность, то это наша с тобой дружба. Мы с тобой сквозь такое прошли…
Макрон неуклюже улыбнулся и поднял руку, призывая друга не продолжать.
– Заткнись, или я щас прям-таки заплачу, будь я проклят!
В течение ночи к озеру прибывали толпы рабов и слуг из императорского дворца, чтобы подготовить павильон для императорской семьи и гостей. Они работали при свете ламп и жаровен, стараясь успеть приготовить к прибытию императора всё – мебель, банкетные столы и ложа. Император должен был появиться к полудню следующего дня. Вдоль противоположного берега озера непрерывно тянулась цепочка факелов – это посланные вперёд рабы занимали наиболее выгодные места для своих богатых господ, пока что пребывавших в Риме, в своих постелях. Противоположный берег был почти в полумиле отсюда, и он весь был усеян огоньками костров и факелов, ярко сверкавших на тёмном фоне отдалённых холмов, а их отражения поблёскивали по всей поверхности озера. После того как товарищи по секции отправились в палатку спать, Катон с Макроном уселись на берегу с мехом вина и стали наблюдать за всё прибывающими на тот берег толпами людей.
– Сомневаюсь, что мы скоро увидим ещё одно такое же грандиозное представление, – задумчиво произнёс Макрон. – Я и раньше ничего подобного не видел и даже не слышал о таком.
– А это потому, что раньше никогда подобной необходимости не возникало, – объяснил Катон. – В отчаянном положении требуются грандиозные отвлекающие манёвры. А вот если это представление сорвётся или если толпе оно не слишком понравится, тогда дни Клавдия сочтены. Либо толпа разорвёт его на части, либо Освободители пырнут ножом в спину. Либо, возможно, удар нанесёт кто-то из ещё более близких к нему людей. – Катон немного помолчал. И потянулся за ещё одним поленом, чтобы подкормить угасающий костёр. – Ну и дерьмо…
– А что такое?
– Нынешнее состояние дел едва ли можно назвать благоприятным. Мы рискуем собственными жизнями, проливаем кровь, сдерживая варваров и отбрасывая их от границ Рима, а эти идиоты только ухудшают положение. А опасность нарастает.
– И что? Ты-то что можешь с этим сделать?
Катон помолчал, потом посмотрел прямо в глаза другу:
– Немногое, должен признаться. Но мне кажется, что в данный момент Клавдий – самая большая надежда для Рима. И именно поэтому мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы уберечь его от беды.
– Клавдий? – Макрон с сомнением покачал головой. – Кажется, ты слишком много выпил, мой милый.
Катон наклонился вперёд:
– Послушай, Макрон. Я вовсе не пьян… Я серьёзно говорю! Мы достаточно повидали в этом мире, чтобы понимать, что Рим – несмотря на все свои недостатки – не самая худшая из всех империй. Там, где правит Рим, действует закон и порядок, там царит благоденствие, а ещё – хотя я знаю, что ты это не слишком ценишь, – туда приходит культура. Там появляются библиотеки, театры, искусство. И там в определённой мере присутствует религиозная терпимость. В отличие от всех этих гнёзд невежества, нетерпимости, кликушества и изуверства, как в Британии или Иудее. – Катон даже содрогнулся, припомнив друидов и фанатиков-иудеев, с которыми они с Макроном сталкивались в бою. – Рим – самая большая надежда для всего человечества.
– Сильно сомневаюсь, что твою точку зрения разделяют те, кого разгромили на поле битвы и превратили в рабов. – Макрон уставился на язычки пламени, мечущиеся над обгорелыми остатками дров и пеплом. – Ты идеалист, Катон. Романтик. Всё это не более чем проба сил, состязание в мощи. Мы завоёвываем новые территории, потому что Рим только этим и занимается, и мы хорошо умеем это делать.
– Нет, тут нечто большее, чем просто грубая сила… – начал было Катон, но сразу замолчал. – Ну ладно, пусть даже так. Но Рим может предложить очень многое, гораздо больше, что просто меч. Или мог бы предложить, если бы не некоторые императоры… Я их всех видел достаточно близко. И Тиберия, и этого монстра, Гая Калигулу. И каждый из них вертел своей неограниченной властью, как хотел, небрежно и с огромной жестокостью. Клавдий же – при всех его недостатках – хоть старается быть лучше тех. Вопрос теперь в том, продолжит ли юный Британик или Нерон его добрые дела. Как ты думаешь?
