— Кое-какие исключения имеются, — с сомнением сказал Фью. — Любая мать, даже если ее измена доказана, может ходатайствовать об опекунстве или о разрешении видеться с детьми до достижения ими возраста шестнадцати лет… Но на практике суд отдает матери детей старше семи лет только в том случае, если ее репутация безупречна, а отец известен жестоким обращением, пьянством или… э-э… нездоровьем… вы понимаете, что я имею в виду, — смущенно сказал он. — А вот, например, поэта Шелли вынудили расстаться с детьми из-за его атеизма.
— Закон — тупой и жестокий истукан! — с возмущением прошипела Фидо.
Фью перевел на нее серьезный взгляд.
— Как только в парламенте начинают обсуждать это положение закона, мисс Фейтфул, раздается хор голосов в защиту священных прав отца, но большинство из нас подозревают, что истинная причина более прагматична. Существуют опасения, что если женщины смогут разводиться с мужьями, не боясь потерять своих детей, то количество разводов значительно увеличится.
Хелен по-прежнему молчит, ее бледное лицо непроницаемо.
— Скажите, мистер Фью, а если моя подруга изменит свое заявление и признает себя виновной, это может упростить процедуру, ускорить ее?
Адвокат торжественно поднял высохший палец:
— О, в законе от 1857 года имеется одно любопытное нововведение: жена может признать справедливыми предъявленные ей обвинения, но затем выдвинуть контробвинение. Если мы сможем доказать, что и адмирал повинен в адюльтере, то ему придется согласиться на раздельное жительство и выплачивать ей полное содержание.
Фидо нахмурилась:
— Но если вам не удастся доказать вину адмирала Кодрингтона, а моя подруга уже созналась…
— У вас очень острый ум, мисс Фейтфул, — заметил адвокат снисходительным тоном, который она часто слышала от мужчин, с которыми имела дело. — Я предлагаю использовать одну уловку: миссис Кодрингтон может отрицать все факты, но при этом заявить, что если что и было, то в этом виноват ее муж.
У Хелен вырвался истерический смех, затем она быстро зажала себе рот пухлой ладошкой:
— Простите. Но разве это не полный абсурд?
— С точки зрения логики возможно, но не в глазах закона.
Фидо растерянно потерла лоб. «Боже, мы словно в Зазеркалье!»
— Итак, миссис Кодрингтон, в чем вы можете обвинить вашего супруга? Было бы гораздо легче и проще, если бы вы со своей стороны тоже могли бы предъявить ему обвинение в адюльтере, — сухо подчеркнул мистер Фью. — Есть ли у вас основания полагать, что адмирал, как многие мужчины, особенно, увы, военные…
— Нет, — явно неохотно сказала Хелен.
— Служанки, письма от дам и все в этом роде?
Она покачала головой.
— В таком случае мы будем искать море.
[58]
Фидо непонимающе смотрит на него.
— Мы, юристы, называем их пять «си», — объясняет старый джентльмен. — Способствовал ли адмирал вашей измене тем, что оставлял вас одну, без своей поддержки и защиты? Потворствовал ли он ей своей предполагаемой терпимостью?
— Определенно способствовал, и можно утверждать, что потворствовал терпеливостью, — не раздумывая заявила Хелен.
— Терпимостью, — машинально поправила ее Фидо, у которой голова идет кругом.
— Следовательно, миссис Кодрингтон, вы полагаете, что он обо всем знал?
Хелен колеблется, надув губки.
— Он должен был знать.
Но ведь она все время уверяла Фидо, что Гарри ни о чем не подозревает! А сейчас, кажется, ловит каждый намек адвоката и говорит ему то, что он хочет услышать.
Фью только кивнул.
— И чем больше доказательств вашей вины обнаружит его адвокат, тем больше оснований будет у нашей стороны настаивать, что любой супруг в здравом рассудке должен был осознавать, что происходит. Попустительствовал ли он вашим отношениям с Андерсоном или с Милдмеем, глядя на них сквозь пальцы? — спрашивает он. — Или даже намеренно не обращал на это внимания в тайной надежде без труда получить развод?
Хелен кривит губы.
От всего этого Фидо уже тошнит.
— А что за пятое «си»? — выпалила она, чтобы покончить с этим спектаклем.
— Жестокое обращение.
— И как его определяет закон? — поинтересовалась Хелен.
— У нас это понимается не так широко, как за Атлантикой, — американцы считают жестоким обращением все, что делает жену несчастной, — ответил Фью со своим мрачным юмором. — Но судья Уайлд обычно расширяет это понятие и включает в него любое поведение, ставшее причиной болезни жены.
— Миссис Кодрингтон отличается завидным здоровьем, — холодно заметила Фидо.
По дороге домой в кебе в душе Фидо боролись гнев и милосердие, наконец верх одержал гнев. Она откашлялась.
— Могу я спросить, кто такой лейтенант Милдмей?
Хелен сидела, забившись в самый угол.
— Еще один «друг семьи»?
— Если угодно, — еле слышно прошептала Хелен.
— Мне не угодно. — Фидо дрожала от негодования. — Мне ничего из этого не угодно! Мне кажется, мы слишком далеко ушли от правды и нас несет в открытое море лжи.
— Наверное, ты сердишься, потому что я не рассказала тебе про Милдмея.
— Сержусь?! — Голос Фидо сорвался.
На крыше со стуком открылся люк.
— У вас там все в порядке, леди?
— Да, конечно, — пробурчала она.
— Ну, тогда ладно. — Выждав некоторое время, возница захлопнул дверцу люка.
Фидо овладела своим голосом.
— А какова, позволь мне спросить, цель этой твоей игры в дружбу? Я предлагаю тебе свою поддержку, предлагаю тебе… все, что у меня есть, всю себя! А ты лжешь мне на каждом шагу, так что я и слова не могу сказать в твою защиту!
— О, Фидо! — устало отозвалась Хелен. — По-твоему, все так просто?
— А разве нет? Откройся мне, расскажи мне все, дай мне возможность помочь тебе.
Хелен подняла к ней измученное лицо.
— И у твоей любви есть пределы.
— Ты снова обманула меня! — еле сдерживая гнев, прошипела Фидо.
— Когда я случайно увидела тебя на Фаррингдон-стрит… что я должна была тебе поведать? — Хелен беспомощно посмотрела на нее своими большими глазами. — Что с тех пор, как мы виделись в последний раз, несчастная жизнь с мужем изменила меня до такой степени, что ты ужаснешься? Что не одному, а двоим мужчинам удалось внушить мне ложные надежды, заставить довериться им всем сердцем и соблазнить на всю эту… грязь?
