— Ответчица выдвинула вздорное требование о раздельном проживании на основании несовместимости, хотя, разумеется, в британском законе ничего подобного не предусмотрено, — добавил Боувил. — Истец поступил абсолютно правильно, пригласив для обсуждения возникшей проблемы родителей жены и своего брата генерала Кодрингтона. В результате переговоров ответчица согласилась хотя бы внешне поддерживать видимость семейной жизни.
Да, вспомнила Хелен, в доме тогда царил полный хаос. Бесконечные ссоры, остывающая еда на столе… Нэн или Нелл в нервном припадке разбила окно деревянным кубиком.
Когда она снова прислушалась к Боувилу, он уже описывал их жизнь на Мальте.
— Поведение ответчицы отличалось странными переменами: дома она была раздражительна, дерзка и самоуверенна; в обществе — расточительна, чрезвычайно возбуждена и кокетлива. — Голос барристера помрачнел. — В 1860 году она стала постоянно появляться в обществе лейтенанта Милдмея, который, как нам сообщили из Бомбея, по совету своего адвоката отказался представить свои объяснения.
«Жалкий трус!» А ведь когда-то этот Милдмей рыдал, уткнувшись лицом ей в колени, ноги ей целовал! Неужели ему трудно было ответить с безопасного расстояния в несколько тысяч миль: «Нет, нет, ничего подобного, эта леди безупречна!»
— С нетерпением буду ждать пояснений моего ученого коллеги, — подняв брови, сказал Боувил.
«Ученый коллега» — это, должно быть, Хокинс. Все эти напыщенные обращения напоминали палату общин.
— А пока предлагаю проницательным членам жюри самим сделать вывод, по какой причине Милдмей, бывший близкий друг ответчицы, не пожелал просветить суд относительно своих с ней отношений.
В зале раздался грубый мужской смех. Хелен насторожилась: две женщины на передней скамье обернулись и посмотрели прямо на нее, затем одна что-то прошептала другой. Хелен закусила губы, жалея, что не надела более плотную вуаль. Она здесь не единственная в вуали, но остальные дамы кажутся более пожилыми и некрасивыми, чтобы быть «печально известной миссис Кодрингтон», как написал «Спектейтор» в субботнем номере. Да, поскольку ей не с кем поговорить в доме на Экклестон-сквер, она снова стала читать газеты, на этот раз с болезненным интересом.
— Поскольку истец всегда был, так сказать, ранней пташкой, к полуночи он уже уставал и должен был ложиться, — сочувственно объяснял Боувил, — тогда как миссис Кодрингтон предпочитала оставаться на танцы и в результате возвращалась домой на гондоле адмирала только в два, три, а порой и в четыре часа утра в сопровождении какого-либо офицера — обычно это были лейтенант Милдмей или соответчик по данному делу полковник Дэвид Андерсон.
Барристер поднял вверх какой-то предмет, который издали показался Хелен игрушкой. Когда стало ясно, что это миниатюрная модель гондолы, она с трудом удержалась от смеха. Публика вытягивала шеи, чтобы посмотреть, как присяжные внимательно рассматривают каюту, с которой снята крыша. Это похоже на интермедию: что еще достанет шарлатан фокусник из своего кармана?
В отделение для свидетелей вошел невысокий темноволосый мужчина и поклялся говорить только правду. Хелен была уверена, что видит его впервые, но, оказывается, это один из гондольеров.
— Синьор Скичма, сколько времени занимает переход через гавань Валлетты от центра города до дома адмирала? — задал вопрос Боувил.
— Четверть часа, сэр, — ответил итальянец, и его ответ показался Хелен заученным.
— Эта дверь застеклена? — Боувил поднял вверх модель гондолы и постучал пальцем по каюте.
— Si, но если внутри нет света, то ничего не видно.
— Вы имеете в виду каюту?
— Si.
— Пожалуйста, отвечайте на английском. Ваш ответ: да?
— Да, сэр.
— В те вечера, когда в каюте вместе с миссис Кодрингтон находились лейтенант Милдмей или полковник Андерсон, в ней обычно было светло?
— Нет, нет, свет был только на носу лодки.
— Не замечали ли вы в такие ночи еще что-нибудь необычное?
Послушный кивок.
— Гондола, как бы это вам сказать, выходила из повиновения.
Из публики понеслись удовлетворенные ахи и охи, и судья Уайлд легонько постучал своим молотком.
У Хелен пылало лицо. Как она могла считать гондолу романтическим уголком для свиданий! Этот тараканий взгляд на ее прошлое все превращает в грязь.
— Вы можете пояснить, синьор Скичма, что вы имеете в виду?
— Она сильно кренилась на борт, так что нам было трудно грести, — уточнил лодочник, выразительно показывая рукой.
— То есть она накренялась таким образом, что было ясно: два человека в кабине сидели рядом на одной скамье, а не напротив друг друга, на противоположных скамьях?
— Милорд, я возражаю! — Ее барристер Хокинс встал во весь свой внушительный рост, всем видом демонстрируя негодование. — Мой ученый коллега не должен делать выводов из показаний свидетеля!
Судья Уайлд в раздумье почесывал седую бровь.
— Мистер Боувил, не желаете ли перефразировать свой вопрос?
— Разумеется, милорд. Синьор Скичма, какова, по-вашему, причина такого крена?
— Да как вы и сказали. Эти двое сидели рядом.
Хелен была поражена: это же просто игра в слова!
— Это заставляло меня кое-что подозревать, понимаете? — добавил лодочник, как школьник, желающий доставить удовольствие своему учителю. — Мы с ребятами все смеялись над этим.
Хелен поверить не могла, что ее будущее будет зависеть от состояния лодки в заливе с мелкой зыбью.
Вот поднялся элегантный Хокинс и устроил перекрестный допрос свидетелю по поводу его показаний, которые он назвал «сказками Старой Калоши». Но кроме подтверждения, что для лодки является естественным крен то на один, то на другой борт, по мнению Хелен, он ничего особенного не достиг.
Вышел второй свидетель, и у Хелен упало сердце: она узнала в нем Джорджа Даффа, противного лакея с вечно сальными волосами. Как она терпела его целых пять лет!
Даффом явно двигала злоба.
— Ну, иногда он прощался с ней на лестнице, Милдмей-то, а другой раз заходил с ней в дом адмирала.
— И оставался там? — подсказал Боувил.
— Да, сэр, минут на двадцать. А то и на час, — добавил Дафф не слишком убедительно. — В маленькой гостиной, где диван стоит. И света там не было.
«Лживый пес!» — возмущалась Хелен. Там почти всегда горела лампа.
Сидящая перед Хелен женщина со смешком сжала руку своей соседки. Хелен обратила внимание, что многие женщины пришли со своими знакомыми, видимо для взаимной поддержки.
— Где же находился в это время истец? — спросил Боувил.
— Он уже уходил спать, сэр. Или работал в своем кабинете и не велел его беспокоить.
