— Хиба ж це кони? — громко спросил великан и сам ответил: — Це мыши!..
Сделка все же была заключена. Максуд-ага пригласил госпожу Аржанову выпить чашечку кофе. В беседе она объяснила ему, что охотно купила бы еще лошадей, но лучшего качества, ростом повыше, телом покрупнее, а также хотела бы передать его хозяину, достопочтенному Адиль-бею личное послание губернатора Новороссийской и Азовской губерний Светлейшего князя Потемкина. До того Максуд-ага рассеянно наблюдал в окно, как кирасиры во дворе привязывают купленных лошадей к своей повозке за длинные чумбуры их недоуздков. Но тут повернулся к покупательнице, смерил ее пристальным взглядом и недоверчиво произнес:
— Вы действительно имеете такое письмо?
— Да. Меня просили его передать.
— Оно при вас?
— Нет. Но пусть Адиль-бей назначит место и время встречи.
— Приезжайте через два дня. Тогда здесь будут и другие лошади. Думаю, они вам понравятся…
Так весьма непростые переговоры завершились, и они начали собираться в Гёзлёве. Анастасия осталась довольна работой переводчика. Она решила, что с ним нужно налаживать неформальные отношения. Поскольку кучер Кузьма теперь знал дорогу, Анастасия пригласила Энвера в экипаж, посадила напротив себя и, улыбаясь ему, завела разговор на тему, интересовавшую Турчанинова, — о воде в степи. Молодой турок сказал, что они могут на обратном пути осмотреть один из четырех колодцев, устроенных татарами в окрестностях Отар-Мойнака. Они умеют находить подземные воды и в местах их неглубокого залегания роют колодцы, добывая таким образом поистине драгоценную здесь влагу.
Анастасия велела Кузьме ехать только рысью и на своих часах засекла время. Колодец располагался в небольшой балке. С дороги он не просматривался. Тут она долго изучала местность и расспрашивала Энвера о разных деталях, восхищаясь его познаниями и прекрасной памятью. Беспечный сын назира Шевкет-аги легко попался на удочку. Он вообразил, что госпожа Аржанова заигрывает с ним. Он обещал при следующей поездке в Отар-Мойнак показать ей еще три источника, кроме местных жителей, никому не известных, но дающих отличную родниковую воду.
Колодцы в крымской степи стали проклятием русской армии, которая под командованием фельдмаршала графа Миниха вступила на полуостров в мае 1736 года. Миних шел от Перекопа к Гёзлёве через владения рода Кыпчак. Татары бросали во все большие колодцы у дороги падаль. Это привело сначала к массовым отравлениям и дизентерии в войсках, а потом — к эпидемии холеры. Русские навсегда запомнили урок. При следующих походах: фельдмаршала графа Ласси в 1738 году и генерал-аншефа Долгорукова в 1771 году — они уже везли с собой воду в бочках и повсюду искали подземные источники, платя за них агентам немалые деньги…
В Гёзлёве путешественники прибыли к полудню. Проезжая мимо мечети Джума-Джами, Анастасия обратила внимание на какие-то завывания. Тотчас множество мужчин всех возрастов и имущественных состояний, от богача до бедняка, появились на улицах, ведущих к центру города. Все они несли в руках свернутые коврики и сосредоточенно шагали к одному месту — мечети.
Анастасия прислушалась. Кое-какие слова, которые она могла разобрать в этой заунывной песне, показались ей знакомыми. «Аллах акбар!»— такое кричали и турки, бросаясь в атаку на русские каре в сражении при Козлуджи. Уж не война ли началась в Крыму?
Энвер объяснил ей, что сегодня — пятница, особый день. Все правоверные мусульмане должны идти на коллективную молитву в соборную мечеть. Азан — призыв на молитву — с минарета этой мечети сейчас произносит муэдзин, но ничего страшного в нем нет: «Аллах акбар! Ла илаха илла-л-лаху ва Мухаммадун расулу-л-лахи…», что с арабского переводится, как «Бог велик! Нет никакого божества, кроме Бога, и Мухаммед посланник Бога…».
— А женщины где? — спросила Анастасия.
— Женщины не могут молиться вместе с мужчинами, — сказал Энвер, схватил свой «намаз-лык» — молитвенный коврик, свернутый в трубку, — и побежал к мечети, потому что уже сильно опаздывал.
Крики муэдзина прекратились. Анастасия вышла из ворот постоялого двора на улицу. Она была совершенно пуста. Лавки и магазины закрыты. Ни одной живой души не просматривалось в перспективе. Даже бродячие собаки не бегали. Город точно вымер. Мусульмане, бросив все мирские дела, разговаривали с Богом.
«До чего странная религия, — думала Анастасия. — Это скорее не культ божества, а какой-то общевоинский союз. Естественно, что женщины им не нужны, значение женщин на войне равно нулю. Но послушание и покорность — удивительные. Контроль за каждым воином неотступный, молитва пять раз в течение дня. У Бога нет человеческого облика, его никто не видел. Он — некая абсолютная всеобщностъ, и личность перед ним — ничто, род — все…»
Глафира ждала барыню с нетерпением. Ей хотелось похвастаться добычей. На холсте, расстеленном прямо на полу комнаты, она разложила охапки лекарственных трав, знакомых ей по родной Орловской губернии. Еще при переезде с корабля на постоялый двор она заметила на обочинах дороги знакомые стебельки, листочки, соцветия. Теперь тут лежали и прямые ветвистые, с ребрами стебли зверобоя продырявленного, и темно-зеленые, блестящие сверху, но тусклы снизу листья кровохлебки, и мясистые, со многими отростками корневища девясила, напоминающие своими очертаниями морского спрута, и желтые цветы донника, собранные в густые кисти и распространяющие в комнате сладковатый запах.
— Откуда все это? — удивилась Анастасия.
— В здешних местах собрала, — гордо доложила Глафира.
— Ты ходила в татарскую степь?
— Отчего ж она татарская? — не согласилась Глафира. — Наша это степь. И наши травы в ней растут. Только от безводья и жары они поменьше да послабже будут. Вот смотрите, хоть донник взять. Он у нас в два аршина вымахивает и много листьев имеет. А тутошний — едва полтора аршина, листики махонькие, на стволе редкие, зверобоя трава тоже невысокая. Однако в деле сгодится. Я ее на растительном масле выварю. Для заживления ран — первейшее дело…
— Хорошо. Но в степь больше не ходи.
— Почему? Я ведь только первый сбор взяла, — опять пустилась в объяснения горничная. — Есть еще горицвет весенний, желтушик, мыльнянка обыкновенная, или собачье мыло…
— Ты слышала, что я сказала? — перебила ее Анастасия.
— А этих корней для приготовления настоя даже не хватит. Чем князя Мещерского лечить будем.
— Вот поймают тебя бусурманы, — пригрозила ей Анастасия, — да в гарем продадут.
— Куда-куда?
— Ну что-то вроде тюрьмы для женщин-невольниц. Будет там узкоглазый азиат насиловать тебя каждый день…
— Каждый день? — усомнилась Глафира. — У них что, других дел нету? Или такие они все ненасытные?
Анастасия не выдержала и расхохоталась. Ничем не проймешь Глафиру, если она какую-нибудь мысль себе в голову вобьет. Ее упрямство иногда злило Анастасию, иногда смешило, но чаще она смирялась с ним, потому что преданность служанки, ее трудолюбие и здравый смысл были выше всяческих похвал. Теперь Анастасия обещала горничной, что после обеда отпустит ее снова собирать в степи лекарственные растения для их походной аптеки, но даст охрану: Досифея и Николая с карабинами и кирасир с палашами.
