Два дня, оставшиеся до встречи с Адиль-беем, она решила посвятить князю Мещерскому. Она не забыла его слов, сказанных перед операцией по извлечению свинцовой дробины. Он же больше не возвращался к этой теме. Анастасия каждый день делала ему перевязку, наблюдая за заживлением раны, и поручик всегда искренне благодарил ее, говоря о своей безмерной признательности.
Возвращаясь из поездки в Отар-Мойнак, она велела кучеру Кузьме объехать город с запада, по дороге, проложенной под крепостной стеной по берегу моря. Воздух, напоенный свежим морским ветром, ослепительное солнце и желтый песок, на который набегали волны, подсказали ей, что они находятся в каком-то благодатном, курортном месте. Вечером, снова обработав рану, Анастасия предложила поручику совершить прогулку к морю.
За полчаса они дошли до бухты с песчаным берегом. Вода была теплой. Мещерский захотел искупаться, благо полотенце и сменное белье взял с собой. Пока молодой офицер принимал морские ванны, Анастасия сидела на берегу и играла песком. Здесь он был каким-то особенным: словно граненым, тяжелым, крупным, цвета слоновой кости. Она пересыпала песок из ладони в ладонь, строила из него стены и башни и смотрела на Мещерского.
Ловок и силен был адъютант Светлейшего. Конечно, он не отличался той буйволиной, почти неестественной потемкинской мощью. Но когда он вышел на берег и отряхнулся, как пес, разбрызгивая повсюду соленые капли, она залюбовалась его фигурой: пропорционально сложенной, высокой, сухой, не имевшей и лишней жиринки, но только крутые бугры мышц.
Перешагнув через замок, построенный из песка, Анастасия подала ему полотенце. Князь поцеловал ей руку, выпрямился и взглянул на нее испытующе: нравится он ей или нет? «Слишком молод, — подумала она. — Слишком самонадеян, слишком предан своему шефу и его секретной канцелярии…»
Увязая во влажном песке, они медленно уходили от воды. Поручик шел с ней рядом, но не делал даже попытки прикоснуться к ней. Он говорил. Однако никогда прежде она не слышала от мужчин таких трогательных рассказов. То были красивые цветы в саду его матери, которые он срывал без спроса, будучи ребенком. Грозовые облака в небе перед молнией, вдруг ударившей в высохший дуб и спалившей его дотла. Веселые игры с сестрой, рано выданной замуж. Первый выезд на охоту с отцом и большой заяц-русак, подстреленный там, но не насмерть, а раненный в лапу и потому долго живший в клетке за амбаром.
Свои воспоминания Мещерский раскрашивал ярко, как детские рисунки, и дарил ей. Звук его голоса заглушали громкие крики чаек и шелест волн, расползающихся по песку и исчезающих в нем. Красное солнце опускалось к горизонту. Небо темнело. Надо было возвращаться в «Сулу-хан». Анастасия вдыхала целебный воздух побережья и почти с сожалением думала об этом.
Зная о незажившей ране, которая беспокоила молодого офицера, Анастасия не хотела брать его на встречу с Адиль-беем. Мещерский разволновался не на шутку. Он снова и снова объяснял ей, что эта встреча имеет большое значение; что наверняка татарского вельможу сопровождает большая охрана и тут дорог будет каждый человек в ее эскорте; что мусульмане вообще коварны и вероломны и неизвестно, чего захочет Адиль-бей, когда увидит Анастасию Петровну, обворожительную молодую русскую дворянку, а ведь он, Мещерский, отвечает за нее перед Светлейшим.
Русским действительно трудно было сказать что-либо определенное о мыслях Адиль-бея. Он имел типичную внешность степняка: приземистая, коротконогая фигура, очень смуглое плоское лицо с широкими скулами и глазами-щелочками, редкие усы, не закрывающие губ и спускающиеся на подбородок, к такой же редкой бороде. Лицо его не выражало абсолютно ничего: ни враждебности и настороженности, ни любезности и внимания.
Он принял из рук Анастасии пакет и спросил, что интересует князя Потемкина. Она ответила: лошади. О лошадях и шел разговор, неспешный, вязкий, приторно-вежливый. На низком столике стояли две чашечки кофе, к которым собеседники не притронулись. За спиной Анастасии находились кирасиры в черных треуголках и желтых кафтанах с цветными отворотами, держащие карабины на плечах. За спиной Адиль-бея собрались татарские воины в белых восточных островерхих шапках, в восточных кафтанах из полосатой ткани и широких шароварах. Их вооружение составляли кривые турецкие сабли и кинжалы, засунутые за шелковые пояса.
Между тем потомок могучего рода Кыпчаков слушал госпожу Аржанову, важно кивал головой и размышлял о тяжелых переменах в жизни. Разве так разговаривали с русскими его предки? Нет, совсем по-другому. «Наше повеление тебе, — писал славный хан Джанибек-Гирей московскому государю в июне 1615 года, — как прежним Крымским царям платить по десяти тысяч рублев денег и многие поминки
[22]
и запросы и ныне бы потому ж мне и князьям нашим, и карачеям и агам должно присылать тебе также…» И ведь присылали: каждый год примерно по 26 тысяч рублей, огромную по тем временам сумму, которой хватило бы на возведение четырех городов.
А теперь до того эти московиты обнаглели, что, ничего уже не страшась, отряжают в путешествие по Крыму молодую красивую женщину, чье место еще лет пять назад было б в его гареме. Но сегодня не до гарема Адиль-бею. Русские батальоны стоят за Перекопом. Солдат в них много, они метко стреляют из ружей и быстро заряжают их. Они уже не раз проходили по крымским дорогам. С визгом и криком налетали на них татарские всадники и падали, сраженные пулями. Те, кто уцелел, уносились в степь и не хотели снова повторять бесполезные атаки.
— Известна сила русской пехоты, — говорил Адиль-бей, и Энвер переводил это. — Но лошади вам зачем?
— Конница будет охранять степи, ныне перешедшие под скипетр великой царицы, — отвечала Анастасия.
— Много ли коней хочет купить Светлейший князь?
— От тысячи и более.
— Это была бы хорошая сделка.
— Да. Однако лошади здешнего табуна нам не подходят.
— Это — дешевые лошади. У нас есть и другие.
— Покажите мне других лошадей, достопочтенный Адиль-бей, — сказала Анастасия. — Я куплю их и доставлю Светлейшему князю для ознакомления.
— Сколько голов вы будете брать?
— Двадцать.
— Упряжных или верховых? — спросил татарский вельможа.
— Десять упряжных, десять верховых…
В конце концов важным являлся сам факт разговора, встречи, общение. Потом более часа они согласовывали цены и отбирали лошадей, какие и вправду не принадлежали к местной породе. За все это время ответа на главный вопрос, сформулированный Турчаниновым: плохой мусульманин Адиль-бей или хороший? — Анастасия не нашла. Ясно было только одно: он очень любит деньги и очень боится русской армии.
Зато при осмотре нового табуна пострадал князь Мещерский. Лошадь, которую он выбрал для себя, встала на дыбы и ударила его копытом по раненому плечу. Рана открылась и начала кровоточить так сильно, что Анастасии пришлось по дороге в Гёзлёве накладывать адъютанту Светлейшего князя повязку из его же разорванной рубашки. Потому стало им не до колодцев в степи. Они помчались прямо на постоялый двор. В душе Анастасия досадовала на молодого офицера за его упрямство и усердие, как она считала, не по разуму. Если бы поручик послушался ее и не поехал к Адиль-бею, то сейчас находился бы в лучшем состоянии.
