— Пек яхшы! — Сеит-Мемет похлопал себя по животу, показал на бутыль и назвал жидкость. — Буза!
Вкус у этого хмельного восточного напитка, приготовляемого из перебродившего пшена, был сладковатый, приятный, легкий. Кружка, раз за разом наполняемая Сеит-Меметом до краев, обошла всех русских. Кирасиры, вытирая усы, улыбались. Буза по своему качеству напоминала десертное вино. «Пек яхшы! — повторяли они вслед за татарином и переводили на родной язык. — Очень хорошо!» Знакомство, начатое подобным способом, дальше пошло гораздо быстрее и веселей.
Всемерно развитию отношений способствовал обед, ради которого два барашка расстались с жизнью, превратившись в сорок порций шашлыка. Кроме того, в тандыре — полусферической каменной печи с отверстием наверху — испекли так называемую тандырную самсу — объемные круглые, величиной с мужской кулак пирожки из пресного теста, начиненные мясом, луком и зеленью.
Единственный, кто по-прежнему оставался недоволен внезапным появлением гостей, был князь Мещерский. Особенно ему не понравилось, когда Рабие отказалась быть с ним в одной компании, ведь по законам шариата мужчины и женщины не могут находиться за столом вместе. Он хотел протестовать, но Анастасия уговорила его проявить вежливость и исполнить желание приезжей из Гёзлёве, такое естественное для мусульманки.
— Вы снова рискуете, а отвечать за вас мне! — сердито буркнул адъютант Светлейшего, покидая ее комнату…
Красно-коричневые ровные кусочки мяса, нанизанные на палочки вместе с пластинами сладкого перца, лука и лимона, покоились на блюде и издавали восхитительный запах. Горячие пирожки «самса» белой горкой возвышались над тарелкой. Кувшин и две фарфоровые пиалы, наполненные напитком под названием «буза», стояли около нее. Анастасия подошла к столику «кьона», взяла пиалы и, протягивая одну гостье, весьма торжественно и строго сказала по-татарски:
— Добро пожаловать в мой дом, Рабие!
— Ты сердишься?
— Нисколько.
Только теперь жительница города Гёзлёве сняла свою накидку «фериджи» и полностью открыла лицо. Оно было таким же прекрасным, как и в день их первой встречи в турецкой бане. Ее неправдоподобно голубые, глубокие глаза следили за Анастасией, которая, оставаясь в кирасирском кафтане, медленно передвигалась по комнате и глоток за глотком осушала пиалу.
— Хочу пожелать тебе здоровья и всяческого преуспеяния… — Рабие подняла пиалу вверх и потом залпом выпила бузу. — Позволь мне поздороваться с тобой так, как это подсказывают мои чувства…
Она шагнула к русской путешественнице, положила руки ей на плечи и коснулась губами края ее губ, сначала осторожно, затем — более уверенно и страстно. Так Рабие прильнула к ней, словно тонкая былинка под порывом ветра к стволу дерева, крепкого, высокого, надежного.
— Чего ты хочешь? — Анастасия слегка отстранилась, однако удержала красавицу за гибкую талию.
— Мне нравится твоя одежда… — Усмехнувшись, татарка провела пальцами по оловянным пуговицам мундира, по жесткой лосиной портупее и взялась за рукоять шпаги. — Вижу, одежда у тебя мужская. Ты даже носишь меч…
— Да. Я умею пользоваться им.
— Ты занимаешься мужскими делами. Что хорошего ты нашла в мире мужчин — мерзком, грубом, грязном, бессердечном? Зачем он тебе?
— Иногда это интересно.
— Тогда расскажи мне о нем! — Сестра каймакама обеими руками схватила воротник кафтана и ловко спустила мундир с плеч русской путешественницы.
— Будь по-твоему… — Анастасия бросила кафтан на диванчик-сет и повернулась к Рабие. — Однако по-татарски я говорю плохо. Да и мясо сейчас остынет, будет невкусным. Садись к столу, а там посмотрим…
Мещерский ужасно злился на госпожу Аржанову потому, что она, согласившись обедать отдельно ото всех, поставила его в трудное положение. Во-первых, надо было следить, как внизу в большой кунацкой вместе пируют русские и татары. Во-вторых беспокоиться, чтобы сестра каймакама Абдул-бея не выкинула какой-нибудь номер и не покусилась бы на жизнь его подопечной за закрытыми дверями комнаты на верхнем этаже.
По просьбе поручика Глафира, взяв поднос с разрезанными арбузами и дынями, поднялась наверх и без стука вошла к своей хозяйке. Ничего тревожного или опасного она там не обнаружила. Обе дамы сидели у столика на подушках, скрестив ноги по-турецки, и с аппетитом поедали шашлыки. При этом они весело болтали. Кувшин, полный бузы, который горничная оставила здесь перед обедом, был совершенно пуст.
Глафира, взяв тарелку с пирожками «самса», поставила на ее место фруктовый десерт. Анастасия поймала взгляд горничной и приказала:
— Немедленно! Одна нога здесь, другая там и так же обратно. Два высоких стакана. В первом — до половины водка. Во втором — до половины вода.
— Все ясно, ваше высокоблагородие…
Рабие долго не соглашалась отведать русского национального напитка. Она что-то слышала о его невероятной крепости. Анастасия демонстративно выпила воду из стакана. Прекрасная татарка хотела лишь пригубить, но Анастасия, взяв гостью за плечи, почти насильно влила ей в рот всю водку сразу. Рабие закашлялась, замахала руками, на глазах у нее выступили слезы, и она без сил откинулась с подушек на ковер. Анастасия склонилась над сестрой каймакама, нежно погладила ее по щеке и сказала, что вот теперь они — настоящие подруги. Рабие обвила ее шею руками и улыбнулась.
Действие алкоголя не заставило себя ждать. Сначала гостья захотела петь, потом — танцевать, потом пожелала, чтобы русская путешественница ее приласкала, и стала раздеваться. Глафира вместе с Анастасией помогли ей и в одной батистовой рубашке до пят уложили на матрас, который развернули прямо у столика. Через несколько минут Рабие, укрытая одеялом из верблюжьей шерсти, погрузилась в беспробудный сон.
Когда Анастасия спустилась вниз, на первый этаж, в большую кунацкую, взору ее представилась картина поистине эпическая. В комнате на ковре и подушках, разбросанных повсюду, широко разлеглись хозяева и гости, подданные великой царицы и вольные сыны степей, объятые сном. Особенно трогательно выглядели Cеит-Мемет и сержант Чернозуб, прикорнувшие на одной подушке в обнимку и под одним, очень коротким одеялом, из-под которого торчали их громадные ступни.
Те две бутыли с бузой, что привезли татары, были пусты и лежали опрокинутыми набок возле дастархана — сервированного прямо на ковре, покрытом скатертью, угощения с пиалами, тарелками и блюдами. Неприкосновенный запас экспедиции госпожи Аржановой — восьмилитровый бочонок водки — находился тут же. Анастасия подошла к нему и открыла краник. Несколько капель русского национального напитка упало на дно ее кружки. Больше ничего не хранилось теперь в этой деревянной емкости.
— Хорошо погуляли… — раздался у нее за спиной насмешливый голос князя Мещерского.
Молодой офицер, одетый в кирасирскую желтую епанчу с пелериной, стоял на пороге и держал в руках фонарь. Он вернулся со двора, где с проверкой обходил конюшни, сараи, ворота и заборы. Время близилось к полночи. Во всей усадьбе бодрствовали только три человека: Анастасия, Глафира и князь Мещерский.
