Для затравки он повел Потемкина к носу фрегата, задранному вверх, и сказал, что дерево бушприта до конца не просушено и оттого в скором времени может обломиться, а лисель-индигет здесь вообще сделан из ольхи, хотя лучший материал для него — дуб.
Естественно, Светлейший ничего в этих объяснениях не понял, но изменился в лице. Его любимому детищу грозили какие-то напасти, а он и не подозревал о них. Афанасьев, довольный произведенным эффектом, предложил князю подняться на палубу корабля. Анастасия вместе с адъютантом Михаилом Мещерским осталась на стапеле.
Сначала они увидели Афанасьева и Светлейшего у фальшборта. Там корабельный мастер, показывая, как ненадежно прибит планширь, оторвал эту широкую деревянную рейку от основания с помощью молотка и долота. Затем собеседники мелькнули у шеста, заменяющего грот-мачту, и наконец появились на кормовом балконе, где главный строитель, пиная ногой резные балясины и заглядывая в глаза губернатору Новороссийской и Азовской губерний, продолжал рассказывать что-то очень страшное.
Ожидание затягивалось. Князь Мещерский, как человек светский, первым нарушил молчание:
— Вам нравится корабль?
— Он красивый, — сказала Анастасия.
— Легко представить себе его плавание по морю, не так ли? А вы бы отправились в путешествие на фрегате?
— Конечно.
— Я читал ваше новое прошение о пенсионе, которое теперь у Светлейшего. Неужели вы действительно были на поле боя?
— Конечно. Была.
— И не боялись?
— Тогда я не думала, что меня могут убить. Я хотела помочь мужу и его славным гренадерам…
Потемкин сошел с корабля мрачнее тучи. К тому же, взбираясь на главную палубу, он сильно ударился ногой о ступеньку трапа, которой не заметил из-за скудного освещения в трюме. Тут Афанасьев и подал ему свой рапорт о дополнительной закупке позолоты на четыреста пятьдесят рублей и семьдесят с половиной копеек.
— Отправьте в мою канцелярию, — сухо сказал Светлейший.
— Ваше высокопревосходительство! Сие никак невозможно. Позолота нужна нам завтра.
— О чем вы раньше думали?
— Позвольте, ведь я не знал, что будет торжественная церемония. Носовую фигуру только в один слой прошли, а украшения на корме даже и не красили.
Потемкин взял у адъютанта карандаш, черкнул на бумаге: «Разреш. Кн. Потемк.», — и сказал Афанасьеву:
— Если утопите фрегат, то пойдете в Сибирь. В кандалах.
На эти слова корабельный мастер не обратил никакого внимания. Он медленно перечитал рапорт и резолюцию на нем, затем свернул бумагу в трубку и засунул ее за обшлаг своего потертого форменного кафтана.
— Вы слышали? — спросил Потемкин.
— Никуда я не пойду! — довольно грубо ответил Светлейшему Афанасьев. — Этой посудине плавать лет двадцать.
— Так какого рожна… — заговорил князь в сильнейшем раздражении.
— Весьма приятно было познакомиться! — Корабельный мастер галантно поклонился Анастасии, потом повернулся к Потемкину. — Честь имею, ваше высокопревосходительство…
Он нахлобучил на голову треуголку и гордо пошел прочь. Каблуки его громко стучали по деревянному настилу, полы кафтана, явно ему широкого, развевались, косичка с черной лентой покачивалась на спине в такт шагам…
Ужин в тот день был сервирован в большой гостиной. За длинным овальным столом они сидели вдвоем. Лакеи бесшумно подавали блюда, разливали вино, меняли тарелки. Анастасия пыталась развлечь Светлейшего разговором. Он отвечал ей односложно. Понемногу она начинала понимать душу своего возлюбленного.
Страх мог подступить к этому могучему человеку неожиданно и сразу лишить его уверенности в себе, столь необходимой для дела. Подумаешь, какой-то там Афанасьев, корабельный мастер из Петербурга, знаток бушпритов, лисель-индигетов, планширей, деревянных бимсов, железных гаков, круглых транцев, всяких прочих крамболов, книц, килей и других неведомых Потемкину предметов…
Молодой лакей, неловко повернувшись с подносом, уставленным креманками с мороженым, бокалами с оранжадом и вазочками с бисквитами, опрокинул один бокал прямо на рукав княжеского бархатного кафтана. Светлейший вздрогнул.
— Что ты наделал, скотина!!
— Простите, ваша светлость! — Лакей побледнел, как смерть, и стал поспешно затирать салфеткой оранжевое пятно на синем бархате княжеской одежды.
— Пошел вон!
Потемкин стукнул кулаком по столу, и вся посуда на нем со звоном подпрыгнула. Возможно, он ударил бы лакея. Возможно, опрокинул бы весь поднос на пол. Возможно, выбежал бы из комнаты со страшными ругательствами. Но Анастасия, встав из-за стола, положила руки ему на плечи.
— Сударыня!.. — прорычал он, смолк на минуту и потом добавил тихо: — Сегодня вы ночуете здесь…
Это днем мысли Потемкина об Анастасии были грубы и тяжелы, как камни. Он думал иногда, что, наверное, она — настоящая кокетка, коли умеет так распалять его. В то же время вдова подполковника Аржанова по своему облику и манере поведения вне спальни вовсе не походила на женщин подобного рода, а их он знавал немало. Ночью, если Анастасия оставалась у него, никаких мыслей не возникало вообще. Она волновала его по-прежнему. Стоило ему увидеть ее прекрасное тело, почувствовать ее объятия, как он забывал обо всех своих логических построениях. Неостудимый жар охватывал его. Он точно падал в огромный костер, стонал и просил ее: «Давай! Давай же!»
Совсем не была она опытна в этом деле. Однако каждая ночь с ним давала ей такие незабываемые ощущения, что днем Анастасия невольно краснела, вспоминая о них. При свете солнца, в окружении других людей их страстные любовные игры казались ей предосудительными, аморальными, невозможными. «Больше никогда!» — говорила она себе. Но наставало новое свидание. Она видела, как Потемкин рывком сдергивает с крутых плеч белую батистовую рубаху и, обнаженный, подходит к ней. Она тут же забывала про дневные клятвы и в этом забвении счастливо жила до следующего рассвета.
Так пришло новое утро. Утомленная, она лежала рядом с ним на боку и разглядывала его орлиный профиль: высокий лоб, нос, крупные губы, тяжеловатый подбородок. Светлейший обнял ее, вздохнул и грустно улыбнулся.
— Что тревожит тебя? — спросила Анастасия.
— Послезавтра — трудный день.
— Фрегат?
— Я никогда еще не спускал на воду корабли.
— Все будет хорошо.
— Любая неудача, пусть самая маленькая, неимоверно огорчит императрицу, — сказал Потемкин, и интонация его была какой-то необычной. Слово «императрица» он произнес с придыханием, точно рассказывал ей о близкой, но сверхъестественной силе.
Для нее это слово почти ничего не значило. Конечно, она знала, что сейчас на российском престоле находится Екатерина II, урожденная принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, супруга безвременно скончавшегося от желудочных колик императора Петра III. Однако, как выглядит царица, каким характером обладает, что может ей понравиться, а что — огорчить, об этом Анастасия не задумывалась. Екатерина Алексеевна существовала для нее только как символ государственной власти. Но сейчас она поняла, что Светлейший имеет в виду и самодержавную правительницу, и живого, хорошо знакомого ему человека.
