Теперь страницу за страницей исписывала она, повествуя о своих приключениях. Турчанинов навещал Анастасию, читал написанное и давал разные советы. Он предлагал об одном рассказать как можно подробнее, другому вообще не уделять внимания, а про третье упомянуть лишь одним словом. По этим советам она могла определить интерес секретной канцелярии к добытым ею сведениям. Иногда это даже удивляло ее. Например, оказалось, что колодцы и лечебные растения в крымской степи — тема несравненно более важная, нежели описание внутренней и внешней охраны ханского дворца в Бахчи-сарае.
Но из всей ее добычи секретная канцелярия особо ценным признала письмо каймакама города Гёзлёве Абдул-бея, переданное одноглазым слугой его сестры Рабие. Профессиональный переводчик поработал над ним и представил текст с обширными комментариями. Оказалось, что в этом послании со всяческими осторожными оговорками и ухищрениями, характерными для людей Востока, проводится интересная для русских мысль. Шахин-Гирей не сможет осуществить свои реформы, но выход, по мнению Абдул-бея и его многочисленных друзей, все же есть. Это — присоединение ханства к России, переход крымско-татарского народа под скипетр великой царицы.
Турчанинов коротко рассказал Анастасии об этом и потом долго разбирал данный случай. Почему она не развивала отношений с Рабие, пусть даже и возникших в необычном месте — в турецкой бане? Почему она не приняла ее настойчивого приглашения и не поехала в гости, ведь имелись все шансы увидеть каймакама в неофициальной обстановке и завязать контакт с ним? Почему она не ответила на письмо, переданное ей в Бахчи-сарае?
Правды Анастасия ему все-таки не открыла. Хотя невероятно трудно было ей находиться под пристальным взглядом немигающих глаз управителя канцелярии. Объясняя свое поведение, она ссылалась только на неопытность и обещала впредь быть более внимательной ко всему, что касается службы. Наверное, коллежский советник что-то учуял. В заключение работы над этим пунктом отчета он перешел на самый задушевный тон. Понимающе улыбаясь, Турчанинов разъяснил Анастасии, что присвоенное ей второе имя «FLORA» дает право на экстраординарные поступки. Не нормы общепринятой морали и обыденной нравственности станут их мерою, а соображения высшей государственной целесообразности. Таким образом, секретная канцелярия оправдает практически все, если будет достигнут нужный ей результат.
Анастасия ответила, что теперь понимает это. Но на самом деле, озадаченная суждениями своего начальника, она не спала ночь и все размышляла о том, будут ли ей по силам так называемые экстраординарные поступки, если они пойдут вразрез с ее собственными убеждениями и представлениями о том, что хорошо и что плохо в нашем подлунном мире.
К отчету Анастасии пришлось приложить и записку Лейлы, приглашавшую на встречу в караван-сарае у деревни Джамчи. Целый день посвятил Турчанинов разбору только одного эпизода. Он довел ее до изнеможения своими вопросами, неотступно возвращая в ту полутемную мастерскую, где на стенах висели крючья с цепями и веревками, где Казы-Гирей и его подручные обращались с ней, как с последней тварью, и где она испытала жгучее унижение. Между тем, управитель канцелярии Светлейшего желал лишь, чтобы госпожа Аржанова наконец перестала ПЕРЕЖИВАТЬ, а взяла себя в руки и принялась АНАЛИЗИРОВАТЬ.
— Это — провал? — спрашивал он ее.
Анастасия отрицательно качала головой. Ничего такого, чего бы Казы-Гирей не знал, она тогда ему не сказала. Да и вообще в операции «камни со дна моря» предполагалось, что госпожа Аржанова будет действовать совершенно легально, исполняя роль беспечной и богатой путешественницы, лица частного, но облеченного доверием губернатора Новороссийской и Азовской губерний. Теперь надо признать, что дела в крымско-татарском государстве движутся в направлении весьма тревожном для русских, если турецкая разведка почти открыто преследует там подданных Ее Величества Екатерины II, а резидент этой разведки живет во дворце и является родственником Шахин-Гирея.
— Вы поняли, кто она? — спрашивал Турчанинов дальше, имея в виду юную художницу Лейлу.
— Нет, не третья жена хана придумала все это, — упорно стояла на своем Анастасия. — Душа у нее еще детская, светлая, хотя и противоречивая. Она не могла желать мне зла. Скорее всего, Лейлу просто использовали. Я помню ее лицо, когда они заставляли ее покинуть караван-сарай.
— Да вы настоящая идеалистка! — усмехался Турчанинов. — Даже после пыток верите в чудо.
— Конечно, это было чудо, — соглашалась она, думая о своей камее — талисмане, о преданном Алмазе, о могучем сержанте Чернозубе и всех других участниках ее экспедиции в Крым.
— Следует немедленно написать Шахин-Гирею о дикой выходке его третьей жены, — деловито предлагал управитель канцелярии.
— Ничего писать ему я не буду.
— Вы простили ее?
— Простила?.. Нет, это не точное слово.
— Ну, хорошо. — Он пожал плечами. — Тогда объясните сами.
— Понимаете, я сочувствую им всем, бедным восточным затворницам, как может сочувствовать свободный человек невольнику, скованному цепями. Что-либо изменить там невозможно, но по-христиански сострадать — да…
Управитель канцелярии Светлейшего складывал бумаги в портфель и уходил, вполне довольный результатами беседы. Госпожа Аржанова демонстрировала завидную твердость характера и здравый рассудок. Что же касается до истории с Лейлой, то она еще придет к нужному выводу. Такие испытания ни для кого не проходят бесследно. Нужно лишь время, чтобы правильная оценка сформировалась.
Анастасия нисколько не сердилась на своего начальника. Его цепкость и жестокость помогали ей расставаться с яркими воспоминаниями о Крыме и крымских обитателях. Хотя, бывало, Лейла еще являлась ей во сне, окруженная странным пульсирующим сиянием. Однако никогда в жизни она не призналась бы в этом Турчанинову. Анастасия продолжала писать свой отчет и чувствовала, что полуостров как бы скрывается в тумане, а пребывание в Херсоне обретает ясные черты. Конечно, она думала о губернаторе Новороссийской и Азовской губерний…
Наконец с роскошным букетом оранжерейных роз к ней явился князь Мещерский. Судя по его беззаботному и веселому виду, дела в штаб-квартире Светлейшего шли прекрасно. Розы были от Потемкина. К ним прилагалась короткая записка. Григорий Александрович желал госпоже Аржановой скорейшего выздоровления и приглашал на второй менуэт Георгиевского бала. После этого Анастасия взяла в руки пригласительный билет и перечитала его более внимательно. Слова «Георгиевский бал» наполнились для нее иным смыслом…
В Херсоне к празднику готовились серьезно. Капельмейстер Орловского пехотного полка Джанкарло Каприотти сочинил торжественную кантату, и теперь ее разучивали певчие церковного хора. Для оформления парадного зала во дворце Светлейшего закупили 100 аршинов полотна, разрезали на ленты и покрасили в георгиевские цвета: три полосы черные, между ними — две полосы желтые и желтые окантовки по краям. Еще были заказаны лавровые венки и большое панно на стену с изображением золотой четырехугольной звезды и белого креста среди воинской арматуры, а сверху над ними — названия мест, где русское оружие одержало значительные победы в минувшую русско-турецкую войну: «Дарга», «Кагул», «Крым», «Чесма», «Хотин», «Козлуджи».
