— Видимо, лишь проживая в таком захолустье, как мы, кажется, что эти события играют важную роль. Ты живешь в Лондоне и воспринимаешь их как должное.
— Наверное, — согласился Уильям, — но мне и моя жизнь не кажется интересной. И только когда я приезжаю к вам, она как-то меняется к лучшему.
За столом на время установилась тишина. Мэри пыталась найти слова, которые приободрили бы Уильяма, Джон подумывал предложить Уильяму купить небольшой участок земли, который продавал его брат. Сам гость размышлял о том, как скучно проходит его существование в столице, где основным развлечением были беседы с друзьями из театра за кружкой пива в таверне.
— Ты пишешь что-нибудь? — нарушила молчание Мэри. — Давно мы ничего не читали из твоих пьес.
— Да, собираюсь писать по заказу короля. Пока читаю об истории Шотландии. Думаю, ему будет приятно, если пьеса будет посвящена событиям, происходившим на его родине.
— Вот видишь, как ты проводишь время, — Мэри всплеснула руками, — за чтением книг по истории Шотландии. А притворяешься, что тебе скучно. Потом будешь писать пьесу для самого короля.
— Он к этому привык, — встрял Джон, — постоянно ходит во дворец, видит Якова, как вот нас с тобой. Человек быстро ко всему привыкает.
— Верно, — кивнул Уильям, — постоянные развлечения теряют свою привлекательность. Тем более что развлекают не нас, мы развлекаем. Когда в город приходит чума, он пустеет — словно из театра уходят все зрители и актеры. Потом все начинается сначала. Постепенно Лондон опять наполняется людьми, представления продолжаются. Смерть не пугает, к ней привыкли и не видят в ней ничего страшного. Казни проходят при огромном стечении народа. Для них это тоже развлечение.
— Ты говоришь ужасные вещи, Уильям, — Мэри погрустнела, — когда умер твой отец, ты очень горевал. Нельзя привыкнуть к смерти.
— Прости, Мэри, я тебя расстроил. Я имел в виду, что мы привыкли видеть смерть и перестали ее бояться. Конечно, когда вдруг она касается твоей семьи, тебя лично, мы внезапно понимаем, что значит терять близкого человека навсегда. Но человек странно устроен. После смерти сына я думал: буду проводить много времени с дочерьми, постоянно буду приезжать к ним, оставаться в Стрэтфорде подольше. А сейчас опять езжу туда редко. Они выросли без меня и уже совсем не дети.
— Ты переживаешь из-за этого?
— Пожалуй, нет. Вот что плохо. Привык быть один. Думаю, и я им тоже давно не нужен.
— Это не так. Я уверена, — возразила Мэри, — ты им нужен. С таким отцом, должно быть, интересно поговорить, спросить совета.
Уильям засмеялся:
— Какой я советчик! Сам приезжаю к вам за советами. И говорить со мной им не о чем. Мой младший брат любит разговаривать о театре. Хочет, как и я, стать актером. Переехать в Лондон. А дочкам лучше говорить с матерью.
— Так к тебе приедет брат?
— Скорее всего, да. Я не пытался его отговаривать, потому что помню тот пыл, с которым сам рвался в Лондон. Устрою к себе в театр…
Уильям долго потом вспоминал ту поездку в Оксфорд. Он словно предчувствовал, что она станет для него особенной. В этот раз с Филдом поделиться было нечем: разговоры о жизни и смерти его не особенно интересовали.
Летом в город пришла чума: Уильям будто предугадал ее скорое появление. Но выехать на гастроли театр сразу не мог. В загородных дворцах короля они должны были давать представления в связи с пребыванием в Англии брата его жены. Жена Якова родом была из Дании. А датчане славились своим умением повеселиться. Король Дании Христиан Четвертый приехал с большим количеством подданных. Яков не хотел упасть в грязь лицом и созвал для забавления родственников всех, кого мог, включая театр «Глобус».
Датчанам все равно было скучновато. И увеселения продолжались круглые сутки, несмотря на свирепствовавшую в Лондоне чуму. Столы ломились от яств и напитков, актеры ставили каждый день новые спектакли, музыканты играли свои произведения, устраивались танцы и маскарады.
Уильям скучал по Мэри, по спокойным вечерам в Оксфорде и проклинал про себя активных родственников королевы.
— Как они не устают? — спрашивал он Джеймса. — Еле порой на ногах стоят.
— Ты видел, они падают лицом прямо в тарелки. Их платья все в пятнах от вина и жира, капающего с мяса. Удивительная нация.
— Когда они уезжают домой, не знаешь? Когда нас отсюда выпустят?
— Неизвестно. Спросить не осмеливаюсь. Пока велят находиться при дворе. Мы не имеем права ослушаться: у нас королевский театр.
— Я помню, — кивнул Уильям, — но я надеялся этим летом навестить Мэри и успеть съездить в Стрэтфорд.
— Планы пока придется отложить на неопределенный срок.
— Зачем мы им нужны, не пойму, — продолжал возмущаться Уильям, — сама королева принимает участие в любительских постановках, которые организуют при дворе.
— Видимо, этого мало. Удовлетворить собственное тщеславие — одно, посмотреть на игру профессионалов, — Джеймс гордо выпрямил спину, — другое.
— Разве они замечают разницу? — ехидничал Уильям.
— Помолчи. А то обвинят в заговоре и будешь на потеху совсем другой публике казнен на площади в Лондоне.
— Ты про то огромное колесо, на котором четвертуют осужденных?
— И про него тоже. Но методов довести человека до смерти теперь так много, что не знаешь, что и выбрать…
Датчане пробыли в Англии целый месяц. Но Уильяму показалось, что они гостили год, не меньше. Он успел устать от их громких голосов и пьяного смеха. Во время спектаклей родственники королевы, не смущаясь, комментировали происходившее на сцене, вставали со своих стульев, чтобы взять очередную тарелку с едой или наполнить бокал вином, шумели, спотыкались, чертыхались и порой заглушали речь актеров.
В начале июля дворцы опустели. Звенящая тишина растеклась по залам. Актеров и музыкантов отпустили восвояси. Возвращаться в Лондон было по-прежнему опасно, и труппы сразу отправлялись гастролировать по стране. В первую очередь Уильям поехал в Оксфорд. Ему не терпелось увидеться с Мэри. Он не получал от нее писем, которые если и приходили, то в его квартиру в Лондоне. Рисковать возвращаться в город, где царила чума, он не стал.
Дороги были полны людьми, бежавшими от страшной болезни. Уильям продвигался к своей цели медленно, иногда не имея возможности обогнать длинные вереницы телег, двигавшихся в непонятном направлении. Он злился, бессильный предпринять какие-нибудь меры, чтобы ехать быстрее. Почему он так торопился, Уильям и сам не знал. Но неведомая сила гнала его в Оксфорд, и когда он, наконец, достиг своей цели, то вздохнул с облегчением.
Обычно Уильям приезжал на постоялый двор, устраивался в комнате, которую для него всегда держали свободной, и на ужин приходил в дом Давенантов. В этот раз желание увидеть Мэри было столь велико, что он сразу отправился в таверну, надеясь застать ее там. Она, как обычно, сновала между столиками. Ее нельзя было не заметить. Но что-то неуловимо изменилось в облике Мэри. Движения стали более плавными, смех не таким заливистым. Она немного располнела, и юбки уже не так лихо взлетали от ее движений.
