Жанна укоризненно покачала головой:
— Вот мерзавцы! И кто это надоумил вас взять с собой целый бочонок вина? Разве иначе вы решились бы на такое?
— Это Мишель Д'Эммарфо, мадам. Идея принадлежит ему, а исполнителем ее явился ваш покорный слуга.
— Ну, милый Шомберг, в этом я не сомневалась. Что там бочонок, мне кажется, вы смогли бы унести и лошадь, если бы она давала вино. Но продолжайте, что же было дальше?
— А дальше было вот что. Едва лодка подплыла к нам, как вместо посрамленного Буршака к ней подплыл дю Гард. Но дамы, помня недавний опыт, были начеку, и, едва дю Гард ухватился за борт, как на него градом посыпались удары зонтиками и веерами. Эффект неожиданности пропал, но Фредерик, решив исправить свою оплошность и нырнув под лодку, выплыл с другой стороны. Но бедняга не рассчитал. Мевиль как раз опустил весло в воду и огрел им дю Гарда по голове. Очухавшись, он, верный условиям соревнования, попробовал все-таки опрокинуть лодку; но то ли сил у него не хватило, то ли потому, что мадемуазель де Варни принялась дубасить его зонтиком, только он бросил свои попытки и вернулся к нам. Посмеявшись над ними обоими вдоволь, я объявил, сделаю то, что не удалось им. Мы заключили своеобразное пари: если я опрокину фрейлин в воду, эти двое ведут меня в трактир и заказывают роскошный ужин, где будет столько вина, сколько я пожелаю.
— А если бы проиграл? — спросил Лесдигьер.
— Тогда пришлось бы платить мне и весь вечер поить вином их обоих. Но мне совсем этого не хотелось, — продолжал Шомберг, — то я избрал другую тактику. Я подплыл к лодке и спросил у Мевиля, не устал ли он грести. Мевиль ответил, что нет. Тогда я предложил ему сесть на весла вместе, но Мевиль опять не соглашался. Дамы тем временем, все как одна вооруженные зонтами и веерами, подозрительно косились в мою сторону. И тогда я обратился к ним, уповая на их милосердие и чувство сострадания. Придав своему лицу выражение безграничного отчаяния, я сказал им, что смертельно устал и боюсь, что не доплыву до берега, а потому прошу позволить мне забраться в их лодку. Надо при этом заметить, ваше величество, что никто, кроме нас троих, не знал, какова истинная глубина реки в этом месте, а мы трое находились в воде по самую шею.
Тронутые моим скорбным голосом и обреченным видом, дамы напрочь утратили бдительность. Все как одна выразили сочувствие, изъявив живейшую готовность принять меня на борт судна и даже протянули для этого свои руки. Я не стал толкать лодку от себя, как мои предшественники, а, взявшись руками за борт, изо всей силы надавил на него, изображая этим вполне естественное стремление забраться на корабль. Все дамы сгрудились именно у этого борта, на это я и рассчитывал. Лодка здорово накренилась и сразу же зачерпнула воды на добрую половину. Дамы от испуга завизжали и, не в силах удержать равновесие, как горох из мешка, посыпались в воду. В результате пострадал один Мевиль, опрокинутый ковчег накрыл его с головой, однако он сумел выкарабкаться и вынырнул по другую сторону лодки, проклиная меня. А фрейлины, оказавшись в воде, начали истошно вопить и пускать пузыри.
— Но ведь вы же могли их утопить, Шомберг!
— Ах, мадам, да ведь воды там было по пояс! Но от неожиданности падения и страха перед им показалось, будто в этом месте такая глубина, как на середине Бискайского залива. Что было делать? Пришлось спасать ваших фрейлин, мадам, иначе, чего доброго, они и в самом деле пошли бы ко дну.
Лесдигьер от души смеялся, качая головой, и смотрел на своего друга с любовью, который везде и всегда умел заставить всех обратить на себя внимание.
А Жанна, склонив голову набок, глазами матери, перед которой стоит ее нашкодивший сын, с улыбкой глядела на Шомберга:
— А что же Мевиль? — спросила она. — Удалось ему выбраться из воды без посторонней помощи?
— Да, и мы с ним вдвоем еще вытаскивали лодку на берег. Правда, он все еще ругается и кричит, что голова у него гудит, будто по ней огрели кирасой рейтара. Но скоро это у него пройдет. Кажется, уже прошло, видите, как усердно он хлопочет возле бочонка с вином?
— Но почему же вам никто не помог? — спросила Жанна. — Ведь на берегу были другие придворные.
— О, мадам, они были так заняты игрой в ломбр, что даже не услышали, что творилось на воде. Они даже не шелохнулись, уткнувшись носами в свои карты. Мне кажется, они и ухом не повели бы, даже если бы рядом с ними выстрелили из пушки или рухнула Вавилонская башня.
— Играли в карты! — всплеснула руками Жанна. — И это на глазах у адмирала! А он-то все радеет о чистоте нравов и помыслов!
— Вот посмотрите, как он будет сегодня вечером отчитывать меня с глазу на глаз. Он поставит мне на вид распущенность моего двора, его фривольное поведение, а потом заставит всех петь псалмы во славу Господа. Но погодите, Шомберг, а что же посол? Ведь с нами был посол мадам Екатерины господин Бирон. Где он?
— Здесь, мадам. Сидит вместе со всеми под навесом и пьет вино.
— Где же он был все это время? Разве он не купался с вами?
— О мадам, с послом приключилась пренеприятная история.
— А что такое?
— Но он просил меня никому об этом не говорить, и я дал ему слово.
— Ах, черт возьми, — сразу вся загорелась Жанна, — Шомберг, вечно вы утаиваете все самое интересное и приберегаете это напоследок. Расскажите нам, что такое с ним приключилось, прошу вас.
— Ваше величество, я не могу этого сделать, — произнес Шомберг с загадочной улыбкой, чем вызвал еще больший интерес у королевы, — ведь я обещал ему.
— Я освобождаю вас от него, а Бог вам простит, ведь вас просит об этом сама королева, которая является помазанницей божьей. Ну, говорите же, Шомберг, нас никто не услышит.
— Ах, ваше величество, ну что тут поделаешь? — вздохнул Шомберг. — Придется ко всем своим грехам добавить еще один — разглашение чужой тайны.
И Жанна заранее заулыбалась в предвкушении очередной пикантной истории.
— Дело в том, — начал Шомберг, оглядевшись по сторонам и несколько понизив голос, — что господин посол с недавнего времени стал страдать несварением желудка, которое выражалось в его частых отлучках и пропадании где-нибудь подальше от любопытных глаз. Видимо, он что-то съел. Кажется, вчера вечером ему вздумалось отведать то ли селедки, то ли соленых огурчиков и запивать их при этом молоком. Надо думать, что в момент кораблекрушения он и сидел неподалеку и наблюдал за нами из своего укрытия. Где уж ему было выступать в роли спасителя прекрасных фей?
Жанну взорвало. Она так оглушительно захохотала, что все придворные, в том числе и те, кто играл в карты, дружно повернули головы в ту сторону, откуда доносился такой громкий и заразительный смех.
Наконец Жанна, прерывая свои слова приступами хохота, произнесла:
— При случае обязательно поставлю на вид мадам Екатерине, чтобы в дальнейшем она присылала ко мне послов с крепкими желудками. А ведь мы с ним еще не беседовали. Как же я буду принимать его у себя, он так и будет убегать через каждые пять минут?
