К тому же по вечерам к Хайке стал приходить старший приказчик из магазина Пойзнера, Йосеф, здоровенный парень двадцати четырех лет, косоглазый, проворный, в новых начищенных сапогах, прошитых белыми нитками. Однажды Прегер застал его вечером у заезжего дома и спросил, что ему тут надо. Но Йосл не ответил, только посмотрел искоса, наклонился, поднял с земли соломинку, попятился, перелез через забор запущенного сада и был таков.
Тогда-то у Прегера зародилось подозрение: «Вот, значит, что это за приличные люди!»
Он привел к себе Лейзера, двенадцатилетнего мальчишку, шустрого и улыбчивого. Его взяли из талмуд-торы в магазин Пойзнера и выдали фартук. По утрам этот Лейзер, надев фартук, стоит на пороге магазина, с почтением смотрит на хозяина, занятого бухгалтерией, и улыбается прохожим, которые знают, что Лейзер — ловкий мальчишка, смышленый.
Этого-то Лейзера Прегер привел к себе в комнату и узнал от него много ценного.
Он узнал, что Хава Пойзнер недавно стала заботиться о здоровье отца. Теперь она ему так преданна, будто у нее больше нет никого в целом свете. Днем, когда он ложится вздремнуть, она подменяет его в магазине. Сидит за кассой с книгой, но почти не читает. Она о чем-то думает и частенько посматривает на Йосла, старшего приказчика. Говорит, он красивый парень. Красивый, говорит, но дурак, большой дурак: «Почему бы, например, ему не посватать Хайку из заезжего дома? Почему бы не жениться?»
Йосл краснеет, как индюк, и не знает, куда спрятать свои косые глаза. Поэтому смотрит на него, Лейзера.
— Ты! — орет. — Чего крутишься?
Но Лейзер не крутится, а показывает Йослу язык. Наконец Йосл изрекает:
— Ведь Хайка, — говорит, — служанка.
Но Хава Пойзнер считает, что это не важно:
— По ней никак не скажешь, что она служанка. Она с детства воспитывалась в заезжем доме у Иты-Леи. Ита-Лея больная, своих детей у нее нет. Муж давно ее бросил, уехал в Америку, там у него другая жена. Сама Ита-Лея говорит, если Хайка будет держаться с достоинством и выйдет за приличного человека, она через сто двадцать лет оставит ей заезжий дом и все остальное имущество…
Да, вот что еще: его, Прегера, она не считает достойным молодым человеком. Она очень изменилась, Хава Пойзнер, теперь у нее одна любовь — ее отец, богатый торговец. Она стала спокойнее и добрее, гораздо добрее. Говорят, помогает бедным у Деслера и за все считает себя ответственной. Она просто хочет помочь служанке Хайке, вот и втолковывает ей, что та будет потом рыдать, если попадет в плохие руки.
Но вдруг… вдруг Хава Пойзнер делает это не так уж бескорыстно? Может, она немного ревнует, что Хайка собирается за него, за Прегера?.. Ей досадно… А если так, все предстает в совершенно ином свете. Возможно, у Прегера еще есть надежда? И однажды вечером Хава Пойзнер придет к нему, сюда, в комнату у почтаря Зайнвла, и попросит прощения, как когда-то, и раскается…
В один из субботних дней Прегер прижимал пенсне к переносице сильнее, чем всегда, — он шагал по комнате и размышлял. И в конце концов написал Хаве Пойзнер письмо: «Он знает, что у нее множество достоинств. Недавно он увидел, что она умеет плавать… Но еще об одном достоинстве он не знал; он не знал, что она умеет расстраивать свадьбы».
Он не сомневается, что письмо останется без ответа, но опускает его в почтовый ящик. Потом, еле дождавшись вечера, идет к Хайке, в заезжий дом.
«Ну, как дела? Хайка уже все обдумала? Выкинула глупости из головы? Ах нет? Она все еще упрямится? Все еще работает в заезжем доме, как вол? Что же она молчит? Почему не сказать прямо, что он, Прегер, больше ей не нравится? Раньше он ей нравился, а теперь — нет. Но если так, то еще не все потеряно. Он постарается стать приличнее. Ни с кем не будет ругаться. Родителей у него нет, только мачеха, он ей напишет, пригласит на свадьбу, чтобы все видели, что он не под забором родился… Почему у Хайки слезы на глазах? Ей не перенести его слов? Хорошо, больше он ничего не скажет, но, пожалуйста, пусть она ответит окончательно: да или нет. Но Хайка хочет дать ответ в четверг, после ярмарки… Ладно, он подождет до четверга».
Он вернулся к себе, в старый город, и опять принялся ходить по комнате, с силой прижимая пенсне к переносице. Почему Хайка просит подождать до четверга? В чем причина? Не значит ли это, что она хочет еще раз увидеться с Хавой Пойзнер и спросить ее совета? Но тогда она передаст ей все, что Прегер сегодня говорил, даже сказку про мачеху. Такая уж она, эта Хайка…
На сердце у него тревожно. Прегер ждет, он живет, словно в полупьяном бреду. Ясные, жаркие дни слились для него в один по имени «Хава Пойзнер», который состоит из одних воспоминаний.
И вот он дождался. С почты принесли маленькое письмецо. Оно обожгло ему руки: почерк Хавы Пойзнер, а в письмеце лишь два слова по-русски: «Это разврат».
Ах вот оно что! Хава Пойзнер приняла на свой счет все ласковые слова, которые видный мужчина сказал служанке Хайке без посторонних ушей, за заезжим домом. Хава Пойзнер знает, что она девушка номер один. Стоит лишь посмотреть на ее комнату, белоснежное постельное белье и всевозможные безделушки, и сразу станет ясно, что настоящая женщина — это она, Хава Пойзнер, а все остальные — так, подделки, фальшивые ассигнации. Тем лучше. Его отношения с Хавой Пойзнер еще не кончились. Ура! Да здравствует ниточка, которая связывает его с Хавой Пойзнер, даже если эта ниточка тянется через какую-то Хайку.
* * *
Летняя ярмарка. В два часа пополудни, когда в старом городе, возле дома почтаря Зайнвла, звон стальных серпов, которыми торгуют неподалеку, сделался еще звонче и еще громче веселое лошадиное ржание, друзья собрались в комнате Прегера за накрытым столом.
Почтарь Зайнвл достал бутылку желтоватой старки, настоянной на кореньях и апельсиновых корках. Когда Залкер и Прегер приняли по стаканчику, они переглянулись и в один голос признали, что она идет мягко, как по маслу. Во рту — как вода, но, попадая в желудок, согревает, жжет.
— Так чего сидим?
— Что, повторить?
— Конечно.
Закусили солеными огурчиками, да так, что сок потек по выбритым подбородкам, и защипал, и освежил. Было хорошо, спокойно. Но после четвертого стакана странная радость забурлила во всем теле, ударила в голову. Все сильнее звенели серпы и ржали лошади, бабы и мужики заговорили громче, смелее, и вся развеселая ярмарка подошла прямо к дому с открытыми окнами и обступила его со всех сторон. Все стало близко, рукой можно дотянуться, и Хава Пойзнер тоже. Прегер почувствовал, что она здесь, совсем рядом, будто ходит за стеной. И сердце захлестнула волна новой, молодой радости.
— Погодите-ка! А чего это нас так мало сегодня?
— Где этот оборотень?
— Какой оборотень? Который шарманки чинит?
— Зайнвл! Тащите его сюда!
Точнее не скажешь: оборотень. Оборотень, который чинит музыкальные инструменты. Он вошел в комнату с большой гармонью под мышкой. Когда пригласили сесть, робко опустился на краешек табурета. Тонкими, длинными пальцами потянул три волосинки на подбородке, три волосинки, которыми он, похоже, очень дорожил. А немые глаза едва заметно улыбаются и смотрят так, словно он не верит, что его и правда сюда позвали. И не удивится, если через минуту выгонят вон.
