Терпеливо, до минуты, выждав добавленные полчаса, тщательно затер, уничтожил все следы своего пребывания на привале и двинулся в обратный путь. В паре десятках метров от места, откуда несколько часов назад вел огонь по егерям, остановился, опустился на снег. Ползком по-пластунски, почти беззвучно добрался до знакомого взгорочка и, приподнявшись на локтях, осторожно выглянул из-за него. Хорошо видимая на свежевыпавшем снегу цепочка следов тянула из лощины вверх за гребень увала. «Ну, это нормально. — подумалось. — Этого и следовало ожидать. Сообразили быстро, что надо резво ноги уносить, убираться с открытого пространства». Отполз назад в низинку. Поднялся на ноги и, отряхнувшись от снега, осторожно двинулся в обход.
Глубокую прямую борозду в снегу заметил еще на подходе — за полсотни метров. Остановился. Тщательно просканировал тепловизором окружающее пространство. Огляделся. Постоял еще несколько минут, не шевелясь, напрягая слух, словно не до конца доверяя показаниям прибора, и только потом приблизился вплотную к наследу. Присмотрелся и тут же смачно выругался в голос. Борозда была не одна, а целых три. Рядом с пристывшими за ночь следами Мостового в том же направлении тянули еще совершенно свежие, четкие, не более чем часовые, следы обоих егерей. «Вот же мать твою растак! Да ни хрена же до них не дошло! Ни черта не дошло, как видно! — моментально разобрало его от полыхнувшей злости. — Все равно же увязались за Андрюхой, дебилы упертые, будто им там маслом намазано!» Прицепил монокуляр к поясу, закинул за спину винторез. Нагнувшись, зачерпнул ладонью пригоршню снега, с силой растер лицо, так что кожа на щеках загорелась, словно политая крутым кипятком. Подышал пару минут от живота, глубоко, с присвистом. «Жаль, что этих придурков пока гасить нельзя, — подумал с досадой. — А как бы славно было… Ну ничего. Сейчас я этого молодого да ретивого продырявлю посущественнее. Так, чтобы не мог больше самостоятельно передвигаться. Пускай его любимый начальничек мал-мал по таежным дебрям на своих закорках потаскает. Вот тогда уж точно они все свои тупые затейки вмиг оставят, из своих бестолковок безвозвратно выкинут. Не до того им тогда будет, чтобы с Андрюхой счеты сводить. Да стопудово — не до этого».
Андрей
— Так что же ты, Андрюша, все-таки решил? — спросил Семеныч. — Искать Елизара-то будем?
— Пока так, а там придумаем что-нибудь…
— А что же тут придумаешь?
— На месте посмотрим, — ответил Мостовой и, заметив, что старик, явно не удовлетворенный его уклончивым, чересчур лаконичным ответом, посмурнел и отвернулся, поспешил добавить: — Да я же и сам еще толком не знаю, Иван Семеныч. Не придумал еще. Все же от обстоятельств будет зависеть. Да и мы же с тобой еще не знаем, какую ораву своих головорезов Санек с собой прихватил.
— И то верно, — охотно согласился Крайнов. — Навряд ли он один за нами шлындает. Хоть мы с тобою для такого битого варнака, если уж душою не кривить, — не шибко-то и велика добыча. У него ж наверняка ручонки-то по локоть в крови. Уж больно лихо он тогда в Ретиховке с теми кавказцами расквитался. Да и сам же ты мне как-то рассказывал, что ему повоевать немало довелось. А на войне на этой проклятущей хочешь не хочешь, а с лютым делом когда-нибудь да свыкнешься. Тяжела ж беда — начало. Тьфу-тьфу. Прости меня, господи, — сказал Семеныч и, озабоченно покрутив головой по сторонам, понизив голос, спросил: — А сам-то ты как думаешь, Андрюш, далёко ли они от нас пёхают? Или с этими их хитрыми маячками-паучками для них и не нужно вовсе от нас слишком близенько держаться?
— Думаю, что не обязательно, — не стал Андрей убеждать старика в обратном: «Зачем его лишний раз накручивать? Однозначно — не стоит». — Пока мы к старому скиту не подойдем, они нас точно на длинном поводке держать будут. Зачем же им приближаться? Только лишний риск себя демаскировать. А это, я уверен, им пока совсем не нужно.
— А, может, зря ты все ж таки, Андрюш, согласился его с собою взять? — бросив взгляд на занятого приготовлением завтрака взбудораженного, пребывающего в явно приподнятом настроении Айкина и, приблизившись к самому уху Мостового, еле слышно прошептал Семеныч. — Не ровен час так и сгинет, бедолага, с нами за компанию?
— Так это ж только до старого скита. А там мы с ним непременно расстанемся. Я его, естественно, в самое пекло за собой тащить не собираюсь.
— Ну тогда ладно. Тогда пускай. Пусть тогда покуда с нами остается. Еще успеет вдоволь в одиночку намыкаться, горемычный. Вот уж угораздило его, так угораздило! Не приведи господь такого!.. И как уж там у него теперь жизнь-то сложится — одному богу известно…
— Все! Готово, однако! — вклинившись в их разговор, радостно доложил Айкин, снимая с рогулек длиннющий закопченный вертел с зажаренной на костре козлиной лопаткой. — Идите скорее сюда, Андрей, дедка! Идите — кушать будем.
— Ну, пойдем тогда, Андрюш, — разом просветлел лицом Семеныч, моментально откликнувшись на адресованную ему открыто сияющую на смуглом широкоскулом лице ульчи приветливую улыбку. — Пойдем поснедаем перед дальней дорожкой. Надо подкрепиться. Да потрафить, стал быть, нашему прилежному доке поваренку. — Тихонько закряхтел, поднимаясь с валежины, опираясь на подставленное Мостовым плечо. — А вот умеют же они, чертенята, любую дичину во всякий раз вкусно приготовить. Чего-чего, а уж этого от них не отнимешь. Далеко ж и не каждой бабе такое под силу.
— Ну что, дедка? Тебе нравится? — не переставая жевать с громким чавканьем, промычал Айкин, то и дело вцепляясь зубами в здоровенный шмат мяса, ловко отмахивая от него остро отточенным ножом у самых губ тонкие кусочки и тут же отправляя их в рот.
— Очень. Прямо во рту тает, — сказал Семеныч и, весело переглянувшись с Мостовым, хохотнул: — Гляди-ка, Андрюха, что творит! Что твоя мясорубка. Ты смотри, Акимушка, ненароком нос себе не отчекрыжь. Что ж ты потом безносый-то делать будешь?
— Ничего-ничего. Мы же не носатые. Не такие, как вы, — благодушно принял шутку ульча и скорчил смешную рожицу. — У нас же нос совсем маленький, однако. Только дырочки. Зато за ветки не цепляется. — И тут же с ходу, не спуская с лица шаловливую улыбочку, обратился к Мостовому: — А куда пойдем, Андрей? В какую сторону?
— Да вон, видишь, сдвоенная сопочка? — ответил Мостовой, показав взглядом на белеющие у самой линии горизонта дальние гольцы.
— Ага-ага, вижу. Совсем недалеко, — прищурившись, закивал головой Айкин. — Две-три чаевки всего.
— Как ты сказал? — недоуменно приподнял брови Семеныч.
— Ну, это у нас так говорят. Ульча по тайге потопает маленько. Потом костер запалит. Погреется немножко. Чаек попьет. Потом только дальше топает. Так хорошо всегда бывает. Так всегда делаем.
— А-а, понятно, — протянул Семеныч. — Чаек — это, конечно, здорово. Только как же мы чаек-то погреем, когда у нас даже плошки никакой с собою нет? Ни котелка, ни какой кружки завалящей?
— Зачем кружка, когда кругом березка есть. Сейчас поедим, я быстро с бересты посудку сделаю. Совсем просто.
