Крепко уперся руками в стенки ямы и, напрягая спину, начал медленно приподниматься. Но тут одна из змеюк вылезла из-под него наружу и, слегка пошипев для острастки, удобно устроилась на его вытянутых ногах, завязавшись в какой-то немыслимый двойной узел. «Вот же сучка! — прошептал. — Слезай, давай, сволочь. Слезай, подлюка. Вали, тебе говорю». На его увещевания змея, ясное дело, не обратила ни малейшего внимания. Попробовал сбросить ее, медленно подламывая и наклоняя в сторону плотно сжатые, начинающие подрагивать от долгого напряжения колени, но это не возымело на зловредную рептилию никакого действия. Она по-прежнему продолжала висеть у него на ногах. Пришлось снова, преодолевая омерзение, опуститься пятой точкой на шелестящую, шевелящуюся кучу сплетенных гадов. «Похоже, не гадюки? Щитомордники? — мелькало в голове, когда начал медленно подносить руку к устроившей себе удобное лежбище на его ногах змее. — Головка треугольная и вроде ямка на морде? Если так, то уже полегче. Хотя, конечно, хрен редьки не слаще». Остановил руку в нескольких сантиметрах от змеюки, которая при этом приподняла головку и угрожающе зашипела. Оставалось резким движением схватить ее за шею прямо под нижней челюстью, но это тоже было чревато непредсказуемыми последствиями, и он замешкался: «Она же здесь не одна? Тут же целая куча этих тварей ползучих кругом ворочается? А вдруг я своим резвым телодвижением какую-то другую потревожу? Раздразню ненароком?» Но, поразмыслив накоротке, он все же решился: «А будь что будет». Выбросил вперед руку и молниеносно сжал змею в удачном правильном захвате, большим пальцем крепко подпирая ее нижнюю челюсть, а указательным надежно придерживая верхнюю. Но теперь у него появилась другая проблема — подлая тварь моментально обвилась вокруг его руки. Отбросить ее в сторону он пока не мог. Да и для этого к тому же нужно было, по крайней мере, встать на ноги, а еще лучше вообще выбраться из ямы, чтобы появилась возможность надежно увернуться от ее вполне предсказуемого последующего броска. «Но как это сделать с одной свободной рукой? — подумал и вдруг почувствовал, как дикое раздражение начинает зарождаться и безудержно нарастать внутри, начинает душить, захлестывая горло мертвой петлей. — Да плевать я на вас хотел, — прохрипел, — гаденыши! Достали вы меня уже! Да пошли вы на… ведьмино отродье!» Рывком, как спущенная пружина, вскочил на ноги. Размотал с руки тугие змеиные петли и, перехватив змеюку за середину туловища, размахнувшись, хрястнул ее головой о стенку ямы. А потом еще и еще раз. Лупил и лупил, уже не обращая никакого внимания на копошащихся под ногами, злобно шипящих, корябающих зубами берцы гадов. Лупил до тех пор, пока она не перестала шевелиться, пока не обвисла плетью — обездвиженная и бездыханная. Выбросил, вышвырнул ее наружу и тут же рванулся следом, с ожесточением отталкиваясь руками и ногами, цепляясь за все, что попадалось под руку. И, несколько раз скатившись обратно, но все равно упорно продолжая карабкаться наверх, в конце концов все-таки выбрался из ямы. Выбрался, подобрал змею и обессиленно рухнул на снег, растянулся на спине, тяжело дыша и широко раскинув руки.
«Вот так ты, Маугли, клево поохотился, — уронил смешок, поглядев на зажатого в кулаке бездыханного гада и, охнув, присел от полоснувшей в подреберье боли: — Сломать-то не сломал, но приложился, видимо, неслабо». Смотав змеюку, как брючной ремень, засунул в рюкзак: «Потом зачифаним. Нормальная же хавка». Закинул его за спину, подхватил с земли винторез и расправил плечи в полной готовности рвануть вдогон за егерями, но вдруг ощутил неприятное, острое покалывание в руке. Поднес ее к глазам и, обнаружив маленькую кровоточащую ранку на самом кончике мизинца, почти под ногтем, скрипнул зубами: «Все же не уберегся! Успела цапнуть, подлючка… Это, наверно, когда я ее за хвост ухватил? Как-то все-таки извернулась и цапнула, сволочуга».
Снова стащил рюкзак. Положил его на снег. Достал аптечку. Покопавшись в ней, отыскал упаковку супрастина. Забросил сразу три таблетки в рот. Запил водой. «Лучше бы, конечно, гепатрин, — подумалось, — но и так сойдет. Перебьемся. Только бы не было дикой аллергической реакции». Поразмыслив накоротке, выудил из кучки медикаментов тюбик промедола. Вколол его в ляжку прямо через штаны. Убрал аптечку. Застегнул рюкзак и, закинув его за спину, опять поднес руку к лицу: «Да, блин, хорошего-то мало». Кожа на мизинце на глазах темнела, приобретая красно-синюшный цвет. Да и сам палец уже капитально раздуло, и он теперь был похож на какую-то разбухшую лоснящуюся сосиску. Да и боль начинала серьезно тревожить — с каждой секундой все больше нарастая, ползла все выше и выше, уже перекидываясь с ладони на локоть, на предплечье. «Прижигать нельзя. Может, попробовать яд отсосать? Да какой тут, к черту, отсосать, когда щека прокушена! Моментально по башке шарабахнет. Еще хуже будет… Вот же, блин, незадача. Все одно к одному… Если только палец по фалангу ножом отхерачить? Так это тоже поздно. Раньше соображать надо было. Сразу же, как из ямы вылез». Встрепенувшись, определил на глазок направление движения и, больше не мешкая, кинулся напрямик через заснеженное промерзшее болото.
Лез и лез вперед упорно, безостановочно, продираясь через облепленный длинными густыми космами увядшей осоки кочкарник, а боль в руке с каждой минутой донимала все сильнее и сильнее. И сама конечность уже просто ощутимо отекла, увеличилась в размерах, натуральным образом распирая рукав, как забродившая в чугунке опара. «Нет, ну это же точно щитомордник? — думал на ходу. — И головешка с характерным рисунком, с темной заглазной полоской? И зрачки вертикальные? Да точно он. Значит, не так все дерьмово на самом деле. Было бы гораздо хуже, если бы меня гадючка дюбнула. А так… Вроде бы никогда слышать не доводилось, чтобы после укуса щитомордника кто-нибудь где-нибудь ластами щелкнул? Значит, и я не подохну. Ничего. Выдюжим. Как-нибудь перетопчемся… Главное сейчас этих хмырьков догнать, пока они с Андрюхой не схлестнулись, лбами не стукнулись. Догнать и на этот раз наказать по-взрослому. Забубенить этому молодому… да-да, именно молодому, так правильнее будет, так существенно, чтобы он всю свою ретивость вмах растерял… Можно коленную чашечку разбить? Или плечевой сустав? Это по опыту — тоже не хило… Ладно. Там определимся — по ходу дела. А сейчас главное — догнать».
Но, как ни старался, как ни рвал жилы, все его тяжкие потуги оказались напрасными. Опоздал. Не успел пристичь егерей до момента их встречи с Андрюхой. И, когда, лежа на снегу, с тяжело колотящимся, бухающим в грудине сердцем, мокрый от пота, как подвальная мышь, наблюдал через прицел их очередную сходку, уже просто выть хотелось от жгучей обиды. Поносил себя на чем свет последними словами: «Теперь же придется все менять?! Все придется перекраивать?.. И надо ж было мне тогда, мудаку самонадеянному, после выстрела их из вида выпустить? Ну просто непростительная тупость! А еще и над Мальком злорадствовал и потешался. Да сам хорош — такой же кретин недоношенный. Ничуть не лучше». Подумал, и тут вдруг резко, в один момент, какая-то дикая слабость навалилась, и руки, сжимающие винторез, погано задрожали — вот-вот бессильно разожмутся и выронят оружие. И зубы в пляс пустились. Пошел мандраж по всему телу — с головы до пяток. «Ну вот, бляха-муха! Не хватало только еще для полного счастья сознание потерять!» — подумал с лютой злостью. Замычал. Собрал всю свою волю в кулак, притянул, прислонил приклад к щеке и, поймав намеченную «дичину» в перекрестье прицела, с диким напряжением, будто взваливая на плечи непосильный запредельный груз, потащил на себя спусковую скобу.
