– Вернусь в табор, – пожала плечами Мери, не обращая внимания на яростные гримасы Дины из-за плеча Инзовского. – Меня там ждут.
– Вы уверены? Мери, я не берусь вам советовать, но все же… цыганский табор не место для барышни вашего круга.
– Возможно, когда-то было и так. – Мери изо всех сил старалась держаться в рамках вежливости. – Но вы сами видите, что сейчас творится в России. Говорить о «барышнях» и «кругах» уже, на мой взгляд, бессмысленно. А табор, по моему глубокому убеждению, сейчас самое безопасное место в империи.
– Вы не верите в нашу победу? – спокойно спросил Инзовский.
– Верю, – так же спокойно ответила Мери. – Но боюсь, что, кто бы ни победил, прежней моя жизнь уже не будет.
Возражать ей Инзовский не стал, от чая, предложенного Диной, отказался и почти сразу ушел.
– Между прочим, он прав, – задумчиво сказала Дина, когда, проводив полковника, вернулась в комнату.
– Как ты мне надоела, господи! – вскинулась Мери.
– Это ты мне надоела! – Дина, обхватив плечи руками, нервно вышагивала по комнате. – Инзовский прав совершенно: тебе нужно думать о будущем! А в таборе у тебя его быть не может!
– По-твоему, мне нужно уезжать?!
– Разумеется! Это ты ему можешь сколько угодно врать, что веришь в успехи нашей армии, а мне…
– Ты думаешь, безнадежно?.. – внезапно севшим голосом спросила Мери. – Слухи так противоречивы… Я не знаю, кого слушать, в городе никто ничего толком не знает, а… – Не договорив, она отвернулась к окну.
– Я тоже не знаю. – Дина перестала ходить по комнате и села на кровать рядом с подругой. – Все говорят о наших победах, в Польше сейчас мятеж, красные заняты им… Если союзники успеют вовремя, то, возможно…
Она не договорила. Молчала, глядя в окно, и Мери. И, когда раздался очередной стук в дверь, она не повернула головы, Дина, шепотом чертыхнувшись, пошла открывать.
Последний раз за этот день в дверь постучали, когда небо за окном уже было розовым от заката. Уставшая от бесконечной череды визитов, Мери лежала на диване, с головой накрывшись шалью, и едва успела вскочить, когда Дина ввела в комнату невысокую женщину в глухом черном платье и голубом газовом шарфе на плечах. Гостье было около пятидесяти лет, в ее черных, убранных в гладкую прическу волосах серебрилась широкая седая прядь, возле больших темных глаз темнели тревожные тени.
– Здравствуйте, княжна. – Голос пришедшей звучал тихо, глуховато, в нем отчетливо слышался акцент. – Мы с вами не знакомы, но я была институтской подругой вашей тети, Нино Дадешкелиани, урожденной Джаурели. Я княгиня Агамалова, Этери Багратовна. Можете называть меня тетя Этери.
Мери встала было, но гостья торопливым движением вернула ее на место, села рядом и начала говорить.
Они живут здесь, в Ялте, уже второй год. Им удалось выехать, когда начались беспорядки в Тифлисе, трое сыновей княгини ушли в Добровольческую армию, и о них ничего не известно, но обе дочери сейчас при ней. Когда она узнала, что здесь, в городе, находится племянница милой, безвременно почившей Нино, с которой они когда-то так дружили, радости ее не было предела.
– Я пришла за вами, девочка моя, – мягко произнесла княгиня изумленной Мери. – В нынешние страшные времена нам лучше держаться вместе, вы станете моей третьей дочерью. Мне рассказали о том, что вы пережили, это ужасно, но теперь мы нашли вас… и все будет хорошо. Я могу помочь вам собраться, и мы немедленно пойдем к нам. Девочки будут счастливы, они ждут вас! В скором времени мы собираемся уехать в Константинополь, ждем только судна. Полковник Инзовский, такой милый человек, обещал помочь с пропуском, и вы, разумеется, поедете с нами, а уже потом…
– Спасибо вам, княгиня… Этери Багратовна… Тетя Этери… – Мери собралась с силами. – Я очень благодарна вам, поверьте… но… но разрешите мне подумать. Я не хотела бы обременять вас… Времена сейчас трудные. Я привыкла устраивать свою жизнь сама. Конечно, мы с вами еще увидимся, я с удовольствием познакомлюсь с вашими дочерьми… Но…
Если княгиня Агамалова и была удивлена или обижена, то виду не показала. Вежливо покивав, во всем согласившись с Мери и выразив надежду увидеть ее в своем доме в ближайшие дни, она ушла. Когда за гостьей закрылась калитка, Дина раскричалась на всю улицу, но Мери уже не слушала подругу.
– Не могу я больше! Будь она проклята, эта сбруя, ни вздохнуть, ни охнуть, все! Все!!! – В два рывка сбросив с себя белое кисейное платье, она прыгнула в свою обтрепанную красную юбку, натянула кофту с полуоторванным рукавом и прорехой на спине, выдернула шпильки из прически и победно тряхнула освобожденными волосами.
– Где мое сало?! Только вчера с рынка принесла!
– В ведре, несчастная, чтоб оно протухло!!!
Мери кинулась в угол комнаты, вытащила из ведра с крышкой кусок соленого сала, замотанного в тряпицу, и, на ходу сбрасывая туфли, побежала к дверям.
– Куда ты, проклятая?!. – завопила ей вслед Дина.
– В табор! Сил моих больше нет! Не могу, слышишь, не мо-гу!!! – донеслось уже из-за калитки.
Подхватив одну из туфель, валявшихся у порога, Дина яростно запустила ее вслед подруге, выкрикнула: «Вот вернись только, бесталанная, в дом не пущу!!!» – села на порог и, уткнувшись головой в колени, заплакала.
Мери бежала со всех ног. Ей показалось, что она в одно мгновение пересекла городские улицы, площадь, крутой подъем с разбитыми ступеньками и вылетела в степь. Солнце село, и лишь золотисто-багряная полоска еще не хотела тухнуть на западе, а над степью уже всходила луна. Мери неслась к ней навстречу, рваные рукава трепетали за плечами, билась красным лоскутом юбка, дробно ударяли по сухой, звенящей дороге пятки, а степной воздух, ставший прохладным к вечеру, охватывал тело, словно струи воды во время купания. «Как хорошо… как хорошо… Господи, как хорошо…» – звенело в ушах вместе с треском цикад и нежным цвирканьем сурков. Луна уже превратилась из белой в золотую и вокруг нее замигали чуть заметные искорки звезд, когда порыв сухого ветра из степи донес до Мери песню. Девушка узнала голос Копченки:
Ах, качинэнпэ, качинэнпэ брэзицы…
[51]
– Карик ту мандыр, чаворо, традэса…
[52]
– шепотом, едва преодолевая сорванное дыхание, подтянула Мери. И, подпрыгнув на месте, снова припустила во весь дух.
Впереди замелькали костры, стали видны черные тени, бродящие между ними, протяжная песня уже сменилась плясовой, и чья-то шаль парусом раздувалась у огня. К Мери сразу с лаем кинулись собаки, но, узнав ее, отбежали в сторону, а за ними налетели девушки:
– Меришка! Умереть мне, чаялэ, это же наша Меришка!
– На ночь глядя принеслась, что случилось?! Смотрите, как упыхалась! Что стряслось, дура?!
