— Кааба, то есть куб, это храм, который, согласно вере мусульман, построил Ибрахим с помощью сына Исмаила. Они строили его многие годы, кирпич за кирпичом, и посвятили Аллаху. Но есть сведения, что арабские племена поклонялись здесь своим богам задолго до зарождения ислама. Потом пришел Мухаммед, чтобы объединить племена под единым Аллахом, разрушил идолов, возведенных в Каабе, и посвятил этот храм Аллаху. Пророк оставил там лишь Черный камень как память об Ибрахиме. Поцеловал его и поместил в восточный наружный угол Каабы, где он стоит и по сей день в серебряной оправе, символизирует непоколебимость и единство ислама. Мухаммед установил паломничество в Мекку, хадж, сделал его важной обязанностью любого мусульманина, где ему следует поклоняться этому Черному камню. С тех пор каждый год шииты и сунниты вместе идут долгим путем в Мекку, где, следуя по стопам пророка, обходят Каабу и целуют камень. Некоторые верят, что когда-то камень был белым как снег, но потом почернел от грехов людских, а в Судный день он будет защищать перед Аллахом каждого правоверного, кто его поцеловал. — Эврар взглянул покрасневшими глазами на Уилла. — Это самая важная святыня мусульман. Неверным запрещено даже приближаться к Святому городу. А если кто из них войдет в Мекку и похитит камень со священного места, то это будет поругание, какое невозможно вообразить.
Уилл внимательно слушал, становясь все более серьезным.
— Ты уразумел? Если рыцари с Запада поступят так, как говорится в этом послании, то против нас поднимутся мусульмане по всей земле. Это будет война, невиданная со времен Первого крестового похода. А то и еще ужаснее.
— Но разве Кайсан может сделать это? Ведь он мусульманин.
— Такое в истории уже случалось. Столетия назад банда шиитов из секты исмаилитов разграбила Мекку, похитила камень и продержала у себя больше двадцати лет как трофей. Камень наконец возвратили, но с тех пор другие мусульманские правители несколько раз пытались овладеть Меккой. — Эврар поднялся, подошел к столу, где стояли кувшин и кубок. Налил себе большую меру вина. — Наши люди тоже пытались это сделать. Например, один французский рыцарь напал на караван, следовавший в Мекку, что привело потом к битве при Хаттине. Это случилось задолго до создания «Анима Темпли». Он намеревался вторгнуться в Аравию, разрушить гробницу Мухаммеда в Медине, разграбить Мекку и сровнять Каабу с землей. За ним последовали три сотни христиан и такое же количество изгоев-мусульман. Войти в Святой город им не удалось, но они разорили множество караванов, включая тот, с которым путешествовала родная тетка Саладина. Рыцарь заплатил за свои бесчестные преступления смертью. — Эврар отпил из кубка. — Но этот урок прошлого, кажется, забыли. Надо действовать. Первым делом созовем братство.
— Но зачем это великому магистру де Боже? — спросил Уилл. — Почему он решил затеять такую войну?
— Не знаю, — ответил Эврар. — Мне вообще пока многое непонятно. Кто этот брат, к которому обращается Кайсан? Кровный родственник или просто соратник? Послание явно адресовано не великому магистру, а брату. Знает ли де Боже его содержание? И как Соранцо проведал об этом замысле? — Эврар снова просмотрел текст перевода. — «Синай», «запертый в их Вавилоне». — Он поднял глаза на Уилла. — По крайней мере мы знаем, где этот брат обитает. Вавилон-Форт — так назывался Каир в эпоху Римской империи.
— А почему их Вавилон? — спросил Уилл.
— В Каире правят сунниты, а Кайсан шиит, думаю, и его брат тоже. Кайсан упоминает месяц мухаррам, знаменательное время дли шиитов. — Эврар задумался. — Я, конечно, сделаю нужные расчеты, но думаю, мухаррам придется на апрель следующего года.
— Неужели великий магистр связан с кем-то в Каире?
Эврар вздохнул:
— Пока мы слишком мало знаем и не можем быть уверенными ни в чем. Но одно совершенно ясно: если это гнусное злодеяние свершится, то о мире с мусульманами придется забыть навсегда. И христиан непременно изгонят со Святой земли. Всех до единого. Акра будет сожжена, и с ней сгорят все наши мечты. Мы не должны этого допустить, Уильям. — Его голос стал твердым как камень. — Не должны.
18
Цитадель, Каир 26 мая 1276 года от РХ.
Махмуд шествовал по дворцу, сурово глядя перед собой, в окружении четырех молчаливых гвардейцев полка Бари. Тюрбан на его голове сидел слегка неровно. Он намотал его в спешке на влажные после купания волосы. Воины не сказали, куда и зачем его ведут, но Махмуд и без того знал. И где-то глубоко внутри его медленно заворочался червь страха.
Выйдя в залитый солнцем двор, Махмуд увидел Бейбарса. С украшенного серебряной чеканкой черного пояса султана с двух сторон свисали сабли. Рядом стояли два гвардейца полка Бари, а чуть в отдалении пятнадцать эмиров, атабеки всех полков. Среди них — Ишандьяр, Юсуф, Калавун и несколько товарищей Махмуда. Лишь немногие отважились встретить его взгляд, в том числе Калавун. Лицо Бейбарса, как всегда, было непроницаемо. Но глаза, прожигающие насквозь голубые глаза, источали гнев невероятной силы.
Махмуд метнул взгляд на гранитный камень рядом с султаном, похожий на могильный. Он знал, что если подойти ближе, то можно разглядеть на нем коричневые пятна крови тех, кого здесь казнили. А их было не счесть. И страх, извиваясь, начал подниматься к горлу. Стало тяжело дышать. Махмуду хотелось заговорить, скрыть свой страх под словами, сделать вид, что ничего не происходит. Голос к нему вернулся, лишь когда воины исчезли, оставив его стоять перед Бейбарсом.
— Приветствую тебя, мой повелитель султан!
— Не называй меня так, — рявкнул Бейбарс, будто хлестнув кнутом. — Я не султан.
Махмуд дрогнул.
— Как же так, мой повелитель?
— Для тебя я не повелитель и не султан. Не мне ты поклялся в верности перед лицом Аллаха. Для тебя я… просто глупец, кого не грех обмануть.
— Нет, мой повелитель, я…
— Ты низкий предатель, Махмуд. Я услышал это из уст моего сына. Теперь хочу услышать из твоих. Скажи, зачем ты это сделал? Зачем послал приказ совершить набег на Кабул от моего имени? Зачем совратил моего сына?
— Мой повелитель… — нерешительно начал Махмуд.
Бейбарс махнул воинам:
— Взять его.
Махмуд вскрикнул. Воины схватили его за руки и повели к камню. Заставили встать на колени. Он снова вскрикнул, когда его голова коснулась холодного гранита.
— Не я один хотел, чтобы ты обратил свой взгляд вначале на христиан! — завопил он. — Только другие улыбались тебе в лицо, соглашались с твоими планами идти на монголов, а потом за глаза осуждали.
Бейбарс бросил яростный взгляд на эмиров, и те в страхе потупили глаза.
— А я никогда не скрывал своих мыслей! — воскликнул Махмуд. — Ты всегда знал, о чем я думаю. — Он попытался поднять голову, посмотрел на Бейбарса, но ладонь воина крепко прижала ее к камню. — Разве это не достойно капли милосердия, мой повелитель?
