— Уберите ее! — приказала Низам. — Уберите отсюда эту тварь!
Сквозь туман Калавун увидел сгорбившуюся на подоконнике маленькую коричневую обезьянку. Она дрожала мелкой дрожью, расширив в ужасе янтарные глаза. И пронзительно кричала. Евнух попытался ее достать, но обезьянка прыгнула на оконную решетку и повисла на ней с несчастным видом. Блуждающий взгляд Калавуна наткнулся на поднос на столике в изголовье кровати, тарелку с недоеденным рисом и пустую чашу. Казалось, поднос поспешно оттолкнули в сторону. Чаша лежала опрокинутая на кучке сухого желтого риса. Евнух продолжал ловить обезьянку. Калавун резко опустил Айшу на постель и встал.
— Кто принес ей еду? — Его голос потонул в шуме. — Кто? — рявкнул он, и все затихли. — Я спросил, кто принес ей это?
— Слуга, — ответила Низам, — перед намазом. Айша попросила ее не беспокоить. Сказала, что хочет побыть одна. Служанка пришла убрать посуду и нашла ее на полу.
— Она захотела полежать, — добавила Фатима, избегая свирепого взгляда Калавуна. — Сказала, что ей нездоровится.
— Это было до еды или после?
Низам нахмурилась:
— Я не поняла, ты что…
— Отвечай! — рявкнул Калавун, заставив ее вздрогнуть и отступить назад. — Она пожаловалась на нездоровье до или после еды?
— До еды, — ответила Фатима.
— Найдите мне евнуха, который принес еду. Я хочу его видеть. — Он повернулся к лекарю: — А ты проверь, нет ли здесь яда.
— Какой яд? — удивилась Низам. — Когда я вошла, эта тварь, — она показала на обезьянку, — вовсю уплетала рис. Как видишь, она жива.
— А питье? — Калавун схватил пустую чашу; понюхал и передал лекарю: — Проверь, быстро.
— Мой эмир, это будет трудно. Чаша пустая.
Калавун его не слушал. Он проталкивался на выход. Заполнившие дверной проход женщины в страхе отбегали прочь. Оказавшись во дворе, Калавун побежал к главному дворцовому зданию. По мере приближения подозрение перерастало в уверенность и горе замещалось убийственным гневом. Спустившись в помещения для слуг, он нашел Хадира в его закутке. Прорицатель спал, свернувшись на грязной циновке. Калавун разбудил его пинком, поднял на ноги и прижал к стене.
— Что ты с ней сделал?
Хадир визгливо закричал, выпучив белесые глаза, взмахивая костлявыми руками, безуспешно пытаясь оттолкнуть могучего Калавуна. Слуга в коридоре, услышав возню, заглянул в кладовую и ринулся прочь. Взгляд Калавуна остановился на деревянной полке с диковинными предметами и склянками с разноцветными порошками. Грубо толкнув Хадира на пол, он присел и принялся срывать с них матерчатые крышки. Под вопли Хадира подносил каждую склянку к носу, затем отбрасывал в сторону, рассыпая порошки по циновкам. Следом Калавун принялся крушить остальные предметы на полке, давя черепа неведомых существ, разбрасывая стеклянные бусинки. Хадир бросился защищать свои сокровища, и Калавун прижал старика прорицателя к полу, сомкнув руки на его тощей шее.
В коридоре стало шумно, но Калавун ничего не слышал. Он продолжал исступленно душить Хадира. Прорицатель задыхался, его лицо стало лиловым, глаза вылезли из орбит. Неожиданно сильная рука сжала руку эмира.
— Довольно, Калавун.
Сзади стоял Бейбарс.
— Он убил ее! — крикнул Калавун, отпуская Хадира. — Он убил мою дочь!
— Мне сказали, что она подавилась едой, — ответил Бейбарс.
Калавун мотнул головой:
— Какой там едой! Это он мне мстит за то, что я раскрыл его предательство. Хадир был ассасином, Бейбарс. Он знает, как готовить яды. Это он.
Прорицатель дергался на полу, давясь рвотой.
— За это он свое получит, — твердо произнес султан.
— Нужно проверить еду и чашу, из которой она пила. Досконально.
— Проверят. Но даже если яд найдут, я не поверю, что это он. Скорее всего кто-нибудь из гарема. Айша была первой женой моего сына, наследника трона. А женщины жаждут власти не менее, чем мужчины, и в ее достижении порой даже более жестоки. Это не первое убийство в стенах гарема.
Плечи Калавуна затряслись, из горла вырвался хриплый звук, похожий на стон. Бейбарс его обнял, бормоча:
— Я очень сожалею, мой друг. И скорблю. Мы сегодня оба потеряли дочь. Весь Египет и Сирия будут скорбеть по ней.
Последние слова султана как будто разрушили дамбу внутри Калавуна, и горе вырвалось наружу. А скорчившийся у стены Хадир злобно наслаждался натужными рыданиями эмира.
Нетвердо ступая, Барака-хан вышел в ночь, минуя стражников. Горячий пыльный ветер быстро высушил пот на лице. Он продолжать видеть перед собой Айшу, неподвижно лежащую на постели. Искаженное белое лицо, ужасный язык, высунутый между зубами. Барака остановился у пальмы, прижал ладони к твердой шероховатой коре. Согнулся, и его вырвало. Затем он медленно выпрямился, вытер повлажневшие от натуги глаза и пошел. Очистившись, Барака почувствовал себя лучше.
20
Улица Святой Анны, Акра 27 мая 1276 года от Р.Х.
— Так найди кого-нибудь, кто знает, где он. Тогда получишь обещанные деньги.
Мальчик-слуга поспешил обратно к воротам прицептория. Едва сдерживая злость, Гарин посмотрел ему вслед и откинулся спиной на стену магазина. Прошло больше двух часов после назначенного срока встречи в таверне. Гарин уже был готов вернуться в Англию. Король Гуго подписал документ с обещанием позволить королю Эдуарду использовать Кипр для размещения войска в священной войне и выдать значительную сумму, половину сейчас, половину после разговора Эдуарда с папой. Таковы были его условия. Теперь оставалось только взять золото у Эврара, и все его дела здесь были закончены.
Гарин чертыхнулся, увидев, как из калитки в массивных воротах прицептория появился знакомый и, выпятив мощную грудь, зашагал через улицу к нему.
— Зачем пришел? — спросил зло Саймон.
Сделав титаническое усилие, Гарин заставил себя улыбнуться:
— Привет тебе, Саймон.
— Кончай метать лошадиное дерьмо. Я пришел не для того, чтобы вести с тобой разговоры. Отстань от слуг. Им не позволено брать деньги. Если кто узнает, мальчика побьют кнутом.
— Извини, я забыл, — проговорил Гарин, притворно сокрушаясь. — Но может, ты сумеешь помочь. Уилл назначил мне встречу на сегодня, но не пришел. При том, что уговор был важный. Так что я полагаю, не прийти его вынудили более важные дела. Ты не мог бы мне сказать, где он?
Саймон подошел ближе.
— Уилл, может, и забыл, что ты сделал с ним в Париже, но я нет. Ты висельник и, будь моя воля, давно бы уже гнил в земле. Так что не старайся, твои милые улыбочки на меня не действуют. Я вижу тебя насквозь. Не знаю, что тебе от Уилла надо, но ты этого не получишь. Я позабочусь.
Улыбка на лице Гарина растаяла.
