— Полагаю, — сказала маркиза, — ингридиенты эти вам знакомы.
— Разумеется, — ответил я, — если это соль мочи.
— Вы угадали.
— Восхищен вашей проницательностью, сударыня. Вы сделали анализ амальгамы, которой я начертал пентаграмму на бедре вашего племянника, но никакой винный камень не откроет вам слов, придающих ей силу.
— Для этого в нем нет нужды, достаточно открыть рукопись одного из адептов, что хранится у меня в комнате, я вам покажу, в ней приводятся эти слова.
Я промолчал, и мы покинули лабораторию.
Войдя в комнату, она достала из шкатулки черную книгу, положила ее на стол и принялась искать фосфор; покуда она искала, я за ее спиной открыл книгу, сплошь испещренную пентаграммами, и, по счастью, увидал ту, что начертал на бедре ее племянника, в окружении имен Духов планет
[292]
, за исключением двух, Сатурна и Марса; я быстро захлопнул книгу. Об этих Духах знал я от Агриппы и как ни в чем не бывало подошел к маркизе, которая вскоре нашла фосфор; вид его меня порядком удивил, но об этом в другой раз.
Госпожа д’Юрфе устроилась на канапе, усадила меня рядом и спросила, знакомы ли мне талисманы графа де Трев.
— Я не слыхал о них, но мне знакомы Полифиловы талисманы
[293]
.
— Говорят, меж ними нет разницы.
— Не уверен.
— Мы это узнаем, коль вы напишете слова, которые произнесли, рисуя пентаграмму на бедре моего племянника. Если я обнаружу их в книге против того же талисмана, значит, так оно и есть.
— Согласен, это будет убедительное доказательство. Сейчас напишу.
Я написал имена Духов, госпожа маркиза нашла нужную пентаграмму, прочла мне имена, и я, разыгрывая удивление, протянул ей листок бумаги, где она, к вящему своему удовольствию, прочла те же самые имена.
— Вот видите, — сказала она, — у Полифила и графа де Трева учение одно.
— Я соглашусь, сударыня, если обнаружу в книге способ названия имен злых духов. Известна ли вам теория планетарных часов?
— По-моему, да, но она для этой операции не надобна.
— Тысяча извинений. Я начертал на бедре господина де Ла Тур д’Оверня Соломонову пентаграмму в час Венеры, и если б я не начал с Анаэля, духа сей планеты, все пошло бы насмарку.
— Этого я не ведала. А после Анаэля?
— Потом надо двигаться к Меркурию, от Меркурия к Луне, от Луны к Юпитеру, от Юпитера к Солнцу. Получается, как видите, магический цикл Зороастра. Я пропустил только Сатурн и Марс, которые наука из этой операции исключает.
— А если бы вы, к примеру, начали операцию в час Луны?
— Тогда бы я избрал направление: Юпитер — Солнце — Анаэль
[294]
, то есть Венера, и наконец Меркурий.
— Я вижу, сударь, что теория планетарных часов известна вам до тонкостей.
— Без этого, сударыня, невозможно заниматься магией, нет времени все вычислять. Но все это нетрудно. Всякий, кто пожелает, за месяц обретет надлежащий опыт. Гораздо сложнее само учение, — но нет ничего недостижимого. По утрам я не выхожу из дома, не уточнив, сколько нынче минут в часе
[295]
, и не сверив часы, ибо одна минута может стать решающей.
— Осмелюсь ли я просить вас познакомить меня с сей теорией?
— Вы найдете ее у Артефия, а в более ясном изложении — у Сандивония.
— У меня они есть, но по-латыни.
— Я сделаю для вас перевод.
— Вы будете столь любезны?
— Вы столько мне показали, сударыня, что я просто вынужден сделать это, по причинам, о коих я, вероятно, смогу поведать вам завтра.
— Отчего не сегодня?
— Оттого, что сперва я должен узнать имя вашего Духа.
— Вы уверены, что у меня есть Дух?
— Должен быть, если вы и впрямь обладаете философским камнем.
— Это так.
— Поклянитесь клятвой ордена.
— Я не решаюсь, и вы знаете почему.
— Завтра я постараюсь развеять ваши сомнения.
То была клятва розенкрейцеров
[296]
, каковую нельзя произносить, не уверившись в собеседнике; госпожа д’Юрфе опасалась совершить нескромность, а я, в свою очередь, подыгрывал ей. Я тянул время, но клятва эта была мне знакома. Мужчины могут давать ее друг другу без стеснения, но даме, подобной госпоже д’Юрфе, затруднительно произнести ее перед мужчиной, которого видит в первый раз в жизни.
— В нашем Святом Писании, — сказала она, — эта клятва сокрыта. «Он поклялся, — гласит священная книга, — возложив руку ему на бедро». Но это не бедро. И потому мужчина никогда так не клянется женщине, ибо у женщины нет Слова.
В девять вечера граф де Ла Тур д’Овернь зашел к тетке и был изрядно удивлен, что я все еще у нее. Он сказал, что лихорадка у его кузена, принца Тюренна, разыгралась пуще прежнего и появились признаки оспы. Он сказал, что пришел проститься, ибо теперь он намерен ухаживать за больным и целый месяц не будет ее навещать. Г-жа д’Юрфе похвалила его рвение и вручила ладанку, взяв обещание вернуть ее, когда принц выздоровеет. Она велела повесить ладанку больному на шею крест-накрест и не сомневаться в скором исцелении — сыпь благополучно сойдет. Он обещал, взял ладанку и ушел.
Тогда я сказал маркизе, что, конечно, не знаю, что было в ладанке, но если это магическое средство, то в его силу я не верю, ибо она не дала племяннику никаких наставлений относительно часов. Она отвечала, что то был электрум
[297]
, и я принес свои извинения.
