В тишине, прерываемой лишь медленным падением капель, зашумел поток горячей воды. Юлий вздохнул, как будто выпустил из себя пар.
— Говорят, среди греков есть очень ученые врачи. Найми одного и прогони этих олухов, от которых нет проку. Если кто-нибудь заявит, что она держится только благодаря его умению, прикажи избить его палками и выбросить на дорогу в город. Обратись к какой-нибудь повитухе. Женщины иногда понимают друг друга лучше, чем мы. У них так много болезней, которых нет у нас…
Юлий опять закрыл голубые глаза, словно задвинул печную заслонку. Если не смотреть на лицо, это тело, погруженное в воду, могло принадлежать любому другому римлянину. У него была осанка воина, а на коже виднелись тонкие белые линии — шрамы от старых боев. С таким человеком лучше не ссориться. Тубрук знал, что Юлий слывет в сенате опасным противником. Он ставил себе малые цели, но яростно боролся за них. Поэтому он не трогал тех, кто искал власти, а они, в свою очередь, старались не нарушать сферу его личных интересов. Поместье Юлия приносило немалые деньги, так что Тубрук сможет нанять самых дорогих иностранных врачей, каких только найдет. Деньги на ветер, конечно, но зачем деньги, если не использовать их, когда есть нужда?
— Я хочу разбить виноградник на юге поместья. Там прекрасная почва для хорошего красного сорта.
Разговор перешел на хозяйственные дела. Тубрук по-прежнему не пользовался записями. После стольких лет отчетов и обсуждений у него не было в этом нужды. Через два часа после того, как Тубрук вошел, Юлий наконец улыбнулся.
— Ты хорошо поработал! Мы процветаем и не слабнем.
Тубрук кивнул и улыбнулся в ответ. На протяжении всего разговора Юлий ни разу не спросил, здоров ли он сам, доволен ли жизнью. Их отношения были основаны на доверии, но не между равными, а между работодателем и человеком, которого уважают за компетентность. Тубрук был вольноотпущенником и потому никогда не смог бы чувствовать себя так же уверенно, как те, кто родился свободным.
— Есть еще один вопрос, более личный, — продолжал Юлий. — Пора обучить моего сына военному делу. Дела отвлекают меня от отцовского долга, хотя способности человека ни в чем не проявляются так ярко, как в воспитании собственного сына. Я хочу им гордиться и беспокоюсь, что мои частые отъезды, которые, скорее всего, усугубятся, сломают мальчика.
Тубрук одобрительно кивнул.
— В городе есть много наставников, которые обучают мальчиков и юношей из богатых семей.
— Нет. Я о них слышал, некоторых мне рекомендовали. Я даже смотрел на продукты их обучения, посещал городские виллы, чтобы познакомиться с молодежью. Я не впечатлен, Тубрук. Я видел молодых мужчин, испорченных новомодным философским учением, по которому слишком много внимания уделяется развитию ума и слишком мало — телу и сердцу. Какой прок в умении играть в логические игры, если твоя слабая душонка шарахается от трудностей? Нет, я считаю, что римская мода воспитывает слабаков — возможно, за малым исключением. Я хочу, чтобы Гая обучал человек, на которого я могу положиться, — то есть ты, Тубрук. Такое серьезное дело я не доверю никому другому.
Тубрук обеспокоенно потер подбородок.
— Господин, я не умею учить людей тому, что освоил сам, пока был солдатом и гладиатором. Я знаю то, что знаю, но не умею передать это другому.
Юлий досадливо нахмурился, однако возражать не стал. Тубрук никогда не говорил зря.
— Тогда сделай его здоровым и твердым, как камень. Пусть по много часов бегает и ездит верхом, снова и снова, чтобы мне не было за него стыдно. Мы найдем того, кто научит его убивать и командовать людьми на поле боя.
— А что со вторым мальчиком, господин?
— С Марком? То есть?
— Его тоже будем обучать?
Юлий снова нахмурился и немного помолчал, погрузившись в воспоминания.
— Да. Я дал обещание его отцу на смертном одре. Эх, нельзя было его матери рожать. Ее бегство, по сути, прикончило старика. Она всегда была для него слишком юна. В последний раз я слышал, что она немногим лучше, чем шлюха, которая обслуживает людей на вечеринках в одном из внутренних районов города… Марк остается в моем доме. Они с Гаем все еще дружат, как я понимаю?
— Не разлей вода. И большие проказники.
— С проказами кончено. Им пора учиться дисциплине.
— Я прослежу за этим.
Гай и Марк стояли за дверью и подслушивали. Глаза Гая зажглись от радости. Он с широкой улыбкой повернулся к Марку, но тут же перестал улыбаться, увидев побледневшее лицо и сжатые губы друга.
— Что с тобой?
— Он сказал, что моя мать шлюха, — прошипел тот в ответ.
Глаза Марка опасно блеснули, и Гай решил, что сводить все на шутку не стоит.
— Он сказал, что слышал какие-то сплетни. Никакая она не шлюха.
— Мне говорили, что она умерла, как и отец. На самом деле она сбежала и бросила меня… — Марк встал, его глаза наполнились слезами. — Надеюсь, что она все-таки шлюха! Надеюсь, что она рабыня и умирает от чахотки!
Он резко отвернулся и побежал прочь, размахивая руками и ногами.
Гай вздохнул и решил, что лучше оставить его одного. Марк, скорее всего, пойдет в конюшню и несколько часов просидит в темноте на соломе. Если пойти за ним слишком рано, они поссорятся и, чего доброго, подерутся. Если оставить Марка в покое, со временем все пройдет, его настроение резко изменится, если он отвлечется.
Такой уж Марк… Гай снова прижался к щели между дверью и косяком, через которую подслушивал, как решается его будущее.
— Впервые без цепей. Наверняка потрясающее зрелище. Там будет весь Рим. Не все гладиаторы — рабы. Некоторые — отпущенники, которых приманили золотыми монетами. Ходят слухи, что будет Рений.
— Рений! Вот уж, видно, дряхлый старик! Он дрался, когда я сам был юношей! — недоверчиво прошептал Юлий.
— Наверное, ему нужны деньги. Некоторые живут слишком богато для своего кошелька, если господин понимает, о чем я. Слава позволяет залезть в большие долги, но рано или поздно приходится платить по счетам.
— Может, удастся нанять его для Гая — помнится, он брал учеников. Правда, очень давно. Не могу поверить, что он снова будет выступать! Тогда покупай четыре билета: мне и самому интересно. Мальчикам тоже понравится настоящий город.
— Хорошо. Только не будем спешить с предложением работы, пока старого Рения не покусают львы. Он подешевеет, если ему пустят кровь, — криво ухмыльнулся Тубрук.
— А мертвым пойдет за бесценок… Надеюсь, этого не произойдет. Во времена моей молодости он был непобедим. Я видел, как он дрался против четверых или пятерых. Однажды ему завязали глаза и выпустили против двоих. Он подрезал их двумя ударами.
— Я знаю, как он готовился к таким боям. Материя пропускает достаточно света, чтобы различить контуры тела. Впрочем, больше ему и не нужно. Противники-то думали, что он вообще ничего не видит.
