Агнесс потрясенно уставилась на него. Она не стала отвечать на рукопожатие, и протянутая рука португальца повисла в воздухе. Фернандес пожал плечами.
– Вы можете мне не верить, но я ваш друг. Иногда дьявол оставляет отпечаток своей ступни в этом мире, и я бы никому не советовал попадать в него.
24
Андрей прождал не более часа; это хороший знак. Затем последовал за слугой через просторную прихожую и наконец оказался в кабинете. На стенах висели картины, несколько штук стояло на мольбертах. Пахло маслом и скипидаром. Картины были темными и изображали библейские сюжеты, аллегории или портреты людей, которых Андрей никогда не видел. Между ними висел один из неизбежных портретов работы Арчимбольдо. Образованное из лука, чеснока, чернослива и высушенных колосьев, на него пристально смотрело лицо верховного судьи Лобковича. Из другого угла поглядывало еще одно лицо, обладавшее почти таким же выражением смертельной скуки, как и у собранного из овощей лика на холсте: это была горничная, чьего присутствия требовали правила приличия, чтобы хозяйка дома и посетитель мужского пола не оставались наедине.
– Что я могу сделать для первого рассказчика при дворе его величества? – спросила женщина, сидевшая среди более или менее значимых произведений искусства, да и сама похожая на произведение искусства в своем выдающемся кресле. Трудно было сказать, где заканчивались одеяния из переливающейся парчи и начинался гобелен, наброшенный на кресло. Огромное, как колесо, кружевное жабо отделяло голову от остального тела, талия была осиной, лицо – тощим, глаза – большими и голодными. Перед креслом стояла скамеечка для ног. Она грациозным жестом указала на нее, едва Андрей успел выпрямиться после поклона, который был не таким глубоким, как от него ожидалось. – Присаживайтесь.
Андрей проигнорировал приглашение. Вместо этого он принялся разглядывать картины, как если бы в кабинете никого, кроме него, не было. Краем глаза он уловил оттенок изумления на лице хозяйки дома; однако она была слишком искушенной в том, что касалось манер в населенных акулами глубинах придворных вод, чтобы выдать свое удивление.
– Боюсь, мы не представились друг другу, – отметила она. – Впрочем, мне кажется, я вас знаю. Возможно, мы уже где-то встречались, но где – я позабыла. Простите слабую память женщины, вынужденной изо дня в день запоминать такое огромное количество чрезвычайно важных посетителей.
– Да, мы с вами уже встречались, – подтвердил Андрей. – Дважды.
– Надеюсь, каждый раз повод был приятным?
– Так мне показалось.
«При первой нашей встрече я проводил тебя к выходу, а во второй раз ты задрала вверх свой белый зад и простонала: «О да, господин, засуньте мне его туда, куда его совали римские императоры своим любовницам!» К сожалению, я оказался свидетелем данной сцены, потому что слишком рано вернулся. Но вот что я должен тебе сказать: ни ты, ни мастер Ското этого не заметили, и я смог тихонько выскользнуть обратно на улицу».
– Вижу, у вас есть Арчимбольдо, – заметил он вслух.
– Он есть у каждого с тех самых пор, как его императорское величество изобразили в роли Вертумна.
– Его императорское величество получил картину в подарок.
– В других местах мессир Арчимбольдо не был так щедр.
– Могу себе представить.
– Если вы желаете побеседовать с моим супругом, можете найти его на том самом месте, на котором вы оба ежедневно выполняете свои обязанности, – в Градчанах, – . заявила мадам Лобкович.
– Нет, – ответил Андрей, – мне нужно поговорить именно с вами. Я хотел бы попросить вас о помощи.
– Я помогаю всем, кому могу, любезный, – протянула жена верховного судьи таким тоном, который явственно говорил: разумеется, я прикажу слугам, которым передам твою просьбу, немедленно забыть о ней.
– А также я хотел бы передать вам привет и наилучшие пожелания от одного нашего общего знакомого.
– Как мило с вашей стороны. Я и представить себе не могла, что у нас с вами могут быть какие-то общие знакомые.
– Это очень добрый знакомый.
– Надо же.
– И, сказать по правде, когда-то я был его слугой.
– Ах вот как? Ну что же, такое случается, да, случается. Должны же вы были на что-то существовать, прежде чем его величество решил, что ваши истории его забавляют.
– Речь идет об одной-единственной истории, милостивая госпожа. Его величество желает слушать каждый раз одну и ту же историю.
– Как жаль, правда?
– Да, очень жаль. А ведь я мог бы рассказать ему столько историй! О герцогах и героях, о разбойниках и рыцарях, об амазонках и… алхимиках.
На ее лице не дрогнул ни единый мускул.
– Очень мило. Очень многообещающая подборка.
– Вот что я хочу вам поведать, – перешел к делу Андрей. – У одной моей хорошей знакомой – о, вы ее не знаете, милостивая госпожа! – есть ребенок. Один человек, желающий ей зла, отобрал у нее ребенка и отдал его в приют.
– Выражаясь иначе, этот ребенок незаконнорожденный, – произнесла мадам Лобкович с нотками сострадания в голосе.
– Выражаясь иначе, разумеется. Как точно сказано!
– Я так подозреваю, что эта ваша… знакомая – девушка с улицы, решившая повеситься вам на шею?
– Всемилостивая госпожа переоценивает мое воздействие на женский пол.
Она окинула его долгим внимательным взглядом и медленно провела вышитым платком между пальцами.
– Скользкий, как угорь, – пробормотала она, не отрывая от него взгляда и даже не пытаясь говорить потише.
– Я бы сказал – гладкий, как шелк, – поправил ее Андрей. Он указал на платок. – Разумеется, если мы говорим об одном и том же.
– И что там с этим ребенком? Он умер и кто-то должен позаботиться о его погребении?
Андрею пришлось приложить немало усилий, чтобы улыбка не сползла с его лица.
– Моя просьба не связана с такими трагическими событиями, госпожа. Скорее с радостными. Моя знакомая хотела бы забрать ребенка из приюта и оставить его себе, но мужчина, отдавший ребенка в приют, позаботился о том, чтобы этого не случилось.
– Возможно, он отдает себе отчет в своих поступках?
– Он просто хочет держать все под своим контролем.
– Почему бы вам не обратиться к моему супругу? Он ведь судья и может выписать распоряжение, отменяющее все существующие, если, конечно, сиротский приют наудится в его юрисдикции.
– Так и есть.
– Ну вот видите.
– Просто я не могу себе представить причину, по которой бы ваш супруг, чрезвычайно уважаемый верховный судья, не отказал бы в моей просьбе или по меньшей мере не поинтересовался бы у виновника всего этого горя, почему он желает, чтобы ребенок оставался в приюте.
