– О Господи, – произнесла фигура в дверях.
Никлас Вигант резко обернулся. Отец Ксавье сыграл безукоризненную пантомиму полнейшего изумления.
– Агнесс, – запинаясь, пробормотал Никлас.
– Боже мой, отец, – простонала Агнесс, – Боже мой, боже мой, боже мой!!!
Она резко развернулась и бросилась по коридору прочь. Никлас Вигант еле держался на ногах.
– Агнесс! – закричал он. Он кинулся вслед за девушкой. – Агнесс, дитя мое, подожди! И долго ты уже… и давно ты уже?… – В его голосе, доносившемся из узкого прохода, слышались истерические нотки.
Минуту отец Ксавье молча стоял в опустевшей комнате. «Вот так история, друг мой, – подумал он. – И я верю каждому твоему слову, начиная с ужасных описаний условий в сиротских приютах и заканчивая твоими многочисленными попытками набраться мужества, забрать из приюта ребенка и усыновить его. Ты солгал мне лишь в одном: этого ребенка ты нашел не в сиротском приюте в Вене. Не знаю, откуда именно ты его привез, и не знаю, почему ты солгал мне, но я возьму эту ложь на заметку».
Приняв решение, он тоже вышел из дома, чтобы догнать своего старинного партнера еще со времен Мадрида и помешать ему вовремя настичь свою приемную дочь и объясниться с ней, пока трещина между всеми обитателями дома Вигантов не превратилась в пропасть. Спускаясь по лестнице, отец Ксавье улыбался.
2
Агнесс пришла в себя только тогда, когда ноги отказались ей повиноваться, и свалилась на землю, как тряпичная кукла. Она так отчаянно хватала ртом воздух, что перед глазами у нее поплыли красные круги и возникло ощущение, что еще мгновение – и она задохнется. Снова и снова она вспоминала, почему сбежала. Шум в ушах сходил на нет, и она снова услышала голоса: «…что ваша дочь Агнесс на самом деле вовсе не ваша дочь. – В прямом смысле не моя. – И вы никогда ей об этом не говорили? – Из отвращения к ребенку и его происхождению…» Ее снова охватил ужас, но сил на бегство уже не осталось. Она понимала, что слова эти не могли оказаться ни злой шуткой, поскольку ее отец никогда так не шутил, ни ложью, так как не было никакой причины для того, чтобы выдумывать эту историю. Значит, это правда, значит, ее отец вовсе не ее отец, а ее мать вовсе не ее мать и вся ее жизнь – просто глупая комедия, в которой она, сама того не зная, играла ведущую роль. Агнесс не могла сказать, что во всей этой ситуации причиняло самую сильную боль: рассказ сам по себе; быстрота, с которой она поверила ему; то обстоятельство, что история полностью объясняла не всегда обычное поведение, редкие косые взгляды и не договоренные до конца фразы ее матери; осознание того, что правду узнал абсолютно чужой человек, в то время как саму Агнесс постоянно кормили сказками, или просто тот факт, что слова эти были произнесены человеком, к которому она испытывала абсолютную, чистую, невинную любовь и за чью нравственную чистоту она готова была поручиться, даже стоя на костре, – ее отцом. Целых восемнадцать лет он лгал ей.
Агнесс начала плакать и никак не могла остановиться. Она съежилась и закрыла лицо ладонями. В то время как мозг горел от воспоминаний о незнакомце, стоявшем в комнате, как невидимый горящий факел презрения и злобы, а в душе поднималась смесь разочарования, гнева и скорби, ее боль изливалась слезами в пыль на мостовой.
Агнесс Вигант только что убили, и все же она оставалась живой. Агнесс Вигант только что потеряла семью, и все же у нее были отец и мать. Агнесс Вигант только что обнаружила, что она ничто и даже меньше, чем ничто, меньше ничтожнейшего из ничтожных прислужников в ее доме, которые, даже не обладая ничем, обладали знанием о собственном происхождении.
Плечи ее тряслись от рыданий, и от этого содрогалось все ее тело. Она неожиданно ощутила себя одиноким листком, опадающим на землю с дерева. Она была им и еще многим другим, разрывающим сердце и сжимающим душу, заставляющим ее выть, как волчонок. Но одновременно она была лишь ребенком, неожиданно понявшим, что он один-одинешенек в целом лесу, и не решающимся хоть раз позвать на помощь, осознавая, что никто его не услышит.
Через некоторое время, полностью опустошенная, девушка затихла. Она подняла голову, провела по лицу рукой, липкой от песка и сырости, вздрогнула, отряхнула рукава и наконец села. Тело болело так сильно, как будто по нему хорошенько потоптались. Когда ей пришло в голову это сравнение, она фыркнула. Разве все было не так?
Она почувствовала, что слезы снова подкатывают к глазам, но сдержалась. Внутри у нее была пустота, все ее существование казалось хрупкой яичной скорлупой. Озноб пробрал ее до костей; мостовая была сухой, но сохраняла холод долгой зимы, который теперь полз по телу девушки. Агнесс уставилась на свои посиневшие руки и тяжело вздохнула.
– Агнесс Вигант, – прошептала она. Слова падали тяжело и хрипло. Глаза снова наполнились влагой. – Рифмуется со словами «в пропасть мигом».
– Данте бы в гробу перевернулся, – произнес рядом чей-то голос.
Девушка чуть не подпрыгнула от неожиданности, только сейчас осознав, где находится. Улица на последнем коротком Участке поднималась вверх и упиралась в деревянный мост. В бледном свете мартовского солнца дерево казалось черным, неровная земля внизу – серой и истощенной; горы приобрели цвет индиго, придававший им изрезанный вид, поскольку снег на их склонах сливался с небом. Она не видела реку, несущую свои воды под мостом, однако по правую руку в хаотической куче жались друг к другу дома, хижины и обветшавшие лачуги; глубокое ущелье, прорезавшее себе путь прямо между ними, наверное, и было рекой. Рядом с Агнесс, так близко, что она могла бы дотянуться до него, на корточках сидел какой-то человек. Волосы его были острижены очень коротко, как у крестьянина, мощные плечи растягивали камзол, сильные руки, да и все тело были литыми. Он смотрел на запад и щурился от неяркого солнца. Она разглядела пробивающуюся бородку на его скулах, делавшую его похожим на мошенника и значительно старившую его. Наконец он повернул голову и посмотрел на нее; от света, падавшего сбоку, резкие контуры исчезли, а лицо сделалось моложе. В его глазах прыгали блики. Он улыбнулся.
– Опять неприятности? – спросил он.
Агнесс смахнула с лица новую порцию слез.
– Как ты здесь очутился? – пробормотала она.
Не меняя положения, он посмотрел через плечо, и девушка невольно проследила за его взглядом. Это была одна из его способностей – заставлять ее смотреть в ту же сторону, что и он, как если бы то, что он рассматривает в данный момент, гораздо интереснее остального мира. Крыши и башни Вены матово поблескивали на фоне серо-зеленого леса; передовые городские укрепления бросали тени на покрытые гравием или травой ровные территории, окружавшие город.
– Оттуда, – ответил он и снова перевел взгляд на нее.
Улыбка на его губах отражалась в его глазах, однако полностью изгнать из них беспокойство ему не удалось.
Агнесс вздохнула.
– И куда ты идешь?
Он показал на нее.
