– Где мастер Ското? – спросил старик.
Андрей открыл было рот, но снова закрыл его.
– Наверное, я недостаточно точно выразился, – предположил старик. – Итак: где этот гад ползучий, который задолжал кайзерской казне двенадцать тысяч гран
[20]
золотом и тысячу лот
[21]
серебром и которого мы по приказу его величества кайзера должны подвесить за яйца в клетке в Оленьем прикопе – не из-за пропавшего золота, а из-за экзотического орешка, который он украл из кунсткамеры его величества?
Старик скривился, как от зубной боли, но взгляда от Андрея не отвел. Юноша тоже не опускал глаз. Он снова открыл рот; на этот раз хотел что-то сказать, но не смог. В голове у него пронеслось: «Вот дерьмо!»
– Ну ладно, – проговорил старик. – Уберите его отсюда. Пусть четверо солдат осмотрят дом. Каждый уголок, каждый камешек. Если дом после этого не рассыплется, я решу, что вы не очень-то старательно искали.
– Ваша честь, этот дом принадлежит купцу Войтеху… – начал было капитан.
– Так что, по-вашему, он стоит больше, чем двенадцать тысяч гран золота, тысяча лот серебра и чертов орешек из Нового Света?
– Никак нет, ваша честь!
– Тогда прикажите своим людям начать поиски. А этот пойдет со мной.
Андрей, за все эти годы никогда не подходивший к Градчанам ближе, чем в последние месяцы, хотя и жил в лачуге под городской стеной, поразился бы пышности зданий, открывшихся перед ним за вторым внутренним двором крепости, если бы его не ослепили страх и паника. Вся левая сторона его лица горела от удара кулаком, а голова, казалось, раскололась надвое. Старичок ни слова не произнес за весь недолгий путь к сердцу Священной Римской империи, и солдаты скорее несли Андрея, чем подталкивали его.
К спутнику Андрея подбежал еще один старик. Он заламывал руки и тряс внушительным животом.
– Это не Джованни Ското, господин верховный судья Лобкович, – задыхаясь, заявил вновь прибывший.
– Мне это тоже известно, господин имперский барон Розмберка, – ответил верховный судья. В мозгу Андрея возникло смутное подозрение, что имя верховного судьи ему не так уж и незнакомо и что двух стариков нельзя назвать большими друзьями. – Похоже, птичка улетела.
– Боже мой, боже мой, – застонал Розмберка.
– А вы считаете, мы могли бы вытащить золото из этого мерзавца, даже если бы нам посчастливилось его увидеть? – Казалось, что верховный судья над чем-то размышляет. – Или чертов орешек?
– Кайзер совершенно раскис!
– Господи, да неужели в его кунсткамере нельзя найти какой-нибудь другой дерьмовый орех, которому он станет поклоняться? Да каждую неделю из его коллекции что-нибудь да пропадает, а тут ему непременно захотелось вернуть именно этот орех! Как будто он сам не отдал его посмотреть известному нам итальянцу!
– Нет, речь идет не об орехе.
– Но я специально…
– Речь теперь уже идет не об орехе. Теперь ему нужен Джованни Ското собственной персоной.
– Если это его устроит, он может вместо Ското подвесить за яйца его помощника. – Верховный судья ткнул пальцем в сторону Андрея, и у того сжалось сердце. – Ското удрал, и, бьюсь об заклад, не раньше, чем вчера. Если бы вы не требовали у него денег, он, возможно, не стал бы сбегать, не правда ли, мой милый Розмберка?
– Но он больше не хочет подвешивать Ското за яйца! – вскричал его собеседник.
– Нет?
– Нет, он хочет увидеть один из его колдовских трюков. Верховный судья молчал целую вечность, прежде чем протянуть:
– Что-о-о?!
– Его императорское величество простили алхимика, – простонал Розмберка. – И поскольку его императорское величество из-за своих гневных высказываний впали в еще большую меланхолию, нежели прежде, они желают, чтобы алхимик развеселил их своими кунштюками.
– А что на это говорит доктор Гваринони? – спросил совершенно сбитый с толку Лобкович.
– Лейб-медик кайзера говорит: «Тащите сюда этого алхимика, вы, проклятые идиоты, или я ничего не могу гарантировать».
Двое придворных уставились друг на друга. Затем перевели взгляд на Андрея. И если бы Андрей за последние три дня питался не только водой, он бы непременно наделал в штаны.
4
– Ни единого заклинания для вызова самого крошечного демона?
– Ни единого размытого изображения будущего в зеркале?
Розмберка и Лобкович тащили Андрея через коридоры Градчан, увидеть которые Андрей никогда и не надеялся. Стражи вытягивались, когда они спешили мимо них; слуги подобострастно кланялись и прижимались к домам; их отражения скользили по поверхностям зеркальных залов, гладко отполированных пилястров и дорогих застекленных витрин по бокам и, казалось, двигались с их скоростью. Раненая голова Андрея пульсировала в такт его торопливым шагам.
– Нет, – простонал он.
– Ни одного фокуса?
– Вовсе не обязательно устраивать настоящее волшебство.
У Андрея возникло чувство, что реальность иногда уплывает от него и остается в облицованных керамикой, мрамором, деревом или позолоченных комнатах, которые они проходили. Розмберка и Лобкович с удивительной скоростью ввергали его в пучину безумия. Он был слишком напуган, чтобы помешать этому.
– Ну, я знаю «Три дырки на один болт», – запинаясь, произнес он.
Лобкович так резко затормозил, что Розмберка и Андрей едва устояли на ногах. Старичок протянул руку вверх и схватил Андрея за воротник.
– Ты что же это, хочешь устроить оргию перед глазами кайзера, маленький засранец? – прошипел он.
– Нет-нет, – испуганно забормотал Андрей, – мы просто ее так назвали. Если сказать «Три колпачка для одной кегли», никому не будет интересно.
– Кто такие «мы»?
– Мы. Рыцари улицы. Я хотел сказать – уличные крысы…
– Он говорит о том сброде, который живет на улице, и у которого нет ни родителей, ни дома, ни хлеба, ни приличных манер, и который промышляет тем, что обворовывает и обманывает почтенных бюргеров, – объяснил Розмберка.
Лобкович моргнул.
– А, так ты об этой игре, – понял он. – Мне она известна под названием «Три монашки и отец настоятель». – Он неожиданно захлопнул рот и покраснел.
– Лично мне эта игра неизвестна, – заявил Розмберка.
Лобкович снова куда-то потащил Андрея.
– Вперед, вперед! – пыхтел он. – С кайзером нельзя играть в азартные игры.
– Особенно связанные с мошенничеством, – добавил барон.
