Теперь могу тебя обрадовать. Критолай здоров и питает надежды на наше скорое освобождение.
Твой Полибий».
ГЛАВНЫЙ ПОМОСТ
Андриск спускался к Бычьему рынку. Оказавшись в Риме, он постарался узнать что-либо об отце. Для этого надо было вернуться к своему позору.
Уже издали Андриск услышал не забытый им еще голос, грубый с металлическим оттенком, словно бы у крикуна была медная глотка:
— Рабыня Ниса, двадцати лет, фракиянка, умеет прясть и ткать, послушна, крепка телом, две тысячи сестерциев. Кто больше?
— Две тысячи пятьсот, — выкрикнул кто-то из окружавших помост.
— Две тысячи пятьсот, раз. Две тысячи пятьсот, два. Две тысячи пятьсот, три. Продано!
Краснорожий — он же продавал и Андриска — сгреб деньги и подтолкнул Нису с помоста.
За этот год ничего не изменилось, если не считать того, что рабов как будто стало меньше, а цены на них взметнулись втрое.
Дождавшись, когда помост опустеет, Андриск подошел к краснорожему. К его удивлению, тот сказал:
— Э, внук Пирра! Как ты сюда попал?
— Я не из царского рода… — отозвался юноша.
— Знаю! Я тебя внуком Пирра назвал в шутку. Очень ты был жалкий.
— А я тогда не понял. Ведь языка вашего я тогда не знал. Скажи, ты так всех помнишь?
— На память не жалуюсь, — отвечал краснорожий. — У меня зять центурион. Вся грудь в фалерах. Идем по Риму — на него все оглядываются. А он мне удивляется! Иду и показываю: «Вот этого тощего я за двести сестерциев продал. Больше не дали. А вон того, лысого, за тысячу. Повара теперь в цене». Он мне все говорит: «Тебе бы, папаша, у меня служить. Я б тебя писарем назначил. Ты бы воинов моей манипулы по именам знал». А я отвечаю: «Да я бы и весь легион запомнил. Но там и без меня обойдутся, а здесь кто меня заменит?»
— Неужели ты и покупателей помнишь?
— Постоянных как не помнить. А тех, кто одного-двух купил, и запоминать нечего.
— А я свободу получил, — проговорил Андриск. — Вот бы теперь отца найти и выкупить. Ты сразу передо мной его продал. Еще в зубы ему покупатель заглядывал.
Андриск протянул горсть монет. Краснорожий сгреб их привычным движением и уверенно произнес:
— Тит купил. Обычно он молодняк покупает и, подучив, опять ко мне на помост. Цена уже тогда другая. А отца твоего он купил не себе, для Катона, патрона своего. Но в Риме его не ищи. Катон его за провинность отправил на мельницу. Тит еще попрекал меня — не тот, мол, товар продал.
Глядя на погрустневшего юношу, краснорожий добавил:
— Не вешай носа, Пирр! Если твой папаша освободится, не иначе ко мне явится, чтобы твой след отыскать. Так что на всякий случай скажи, где тебя найти.
— Постоянно я обитаю в Кумах у либертина Филоника. Он держит скорняжную мастерскую, а сам живет в собственном доме у Нольских ворот. Но дом мне — вся Италия. Шкуры я скупаю.
Краснорожий потянул носом:
— Этого мог бы не говорить.
Бычий рынок Андриск покидал почти бегом. Но разве можно убежать от памяти! Она все возвращала и возвращала его к тому деревянному помосту. И сколько еще тысяч людей с выбеленными мелом ногами поставят на эти доски позора, на главный помост круга земель. В воображении он уже рисовался больше Бычьего рынка и больше всего Рима. Легионы ромеев шагали на север, на запад, на восток и возвращались с живой добычей. «Неужели этому не будет конца! — с отчаянием думал Андриск. — Должен же кто-нибудь их остановить».
ВСТРЕЧА НА ТИБРЕ
В то утро Полибий не мог работать. Из памяти не выходило письмо Телекла. «Боги мои! — думал он. — Пока я занимаюсь разбором книг, совершаются преступления. Странные болезни, от которых умирают цари и царевичи. Целый народ превращен в рабов. А наше изгнание! Безо всякой причины нас вывезли сюда и бросили на погибель».
Вот и Тибр, вздувшийся от осенних дождей, злобно катящий свои отвратительные желтые воды. Полибий различил ветки, камышинки, пучки соломы, бревно со следами копоти.
«Где-то смыло человеческое гнездо, — подумал Полибий. — Такой же поток сломал мою жизнь и понес ее неведомо куда».
Слева послышался всплеск упавшего камня, поднялся фонтан брызг. Полибий повернул голову и увидел незнакомца: смуглое лицо, обрамленное густыми волосами, яркие полные губы.
Полибий отыскал под ногами обломок кирпича, поднял его и, занеся руку за плечо, резким движением выкинул ее вперед. Кирпич с глухим стуком ударился о бревно.
Юноша направился к Полибию, знаками выражая одобрение.
— Что ты загадал? — спросил он по-эллински.
— У меня нет привычки загадывать, — отозвался Полибий.
Юноша развел руками:
— А я загадал, но не попал. Значит, не исполнится.
— Ты не умеешь кидать. Надо заносить руку дальше за спину, немного выгнуться. Не помешает в это время представить себе недруга, нанесшего тебе оскорбление или жестокую обиду.
Юноша поднял камень.
— Давай попробую еще, — процедил он сквозь зубы. — Я представил.
На этот раз его камень угодил в бочку, плывшую в локтях десяти от бревна.
— И это неплохо! — сказал Полибий.
— Неплохо? Но ведь я попал в бочку!
— У нас, ахейцев, есть присказка: «Сорванец, метивший в собаку, но попавший в мачеху, сказал: "И это неплохо!"»
Юноша впервые за все время улыбнулся:
— Тогда будем считать, что я попал в Лисия.
Полибий с интересом взглянул на собеседника.
— Давай познакомимся, — сказал он, протягивая руку. — Полибий, сын Ликорты из Мегалополя.
— Деметрий, сын Селевка, из Антиохии, — сказал юноша, отвечая на рукопожатие.
Ладонь у него была мягкой, видимо, ему никогда не приходилось заниматься атлетикой.
— Так ты царевич? — удивился Полибий. — Твой отец послал тебя заложником вместо своего брата Антиоха? Антиох стал царем, но что-то он не торопится возвращать тебе корону. Ведь ты уже вырос. Кажется, у него есть сын, которого он мог бы послать ромеям вместо тебя. Скажи, а кто этот Лисий, в которого ты попал.
— Коварный царедворец! Это он вверг нашу державу в пропасть. Это ему я обязан своими бедами.
— В твоих и моих бедах виноват твой дед Антиох.
— Это верно, — согласился юноша. — Зачем он ввязался в войну с ромеями?
— Нет! Вступая в войну, он должен был поручить ее Ганнибалу, жившему в антиохийском дворце. Но он не захотел уступать славу победы над ромеями чужеземцу. И вот мы с тобой оказались здесь, вопреки нашему желанию.
