— Марк! — обратился учитель к Октавию.
Мальчик встал.
— Расскажи статью о земельном максимуме в законах Секстия Лициния!
— Никто да не имеет более пятисот югеров
[73]
общественной земли.
— Можно спросить? — раздался голос Тиберия.
— Спрашивай!
— Если запрещено занимать более пятисот югеров, то почему у Сципиона Эмилиана более двух тысяч югеров? Я слышал об этом, когда сестра выходила замуж.
— Пусть тебе это объяснит сам Эмилиан, — ответил учитель.
Потом учитель взял свиток и стал его читать по-гречески:
— У водоема повстречались ягненок с волком. Щелкая зубами, ища повода для ссоры, волк закричал: «Зачем ты, негодный, мутишь воду!» — «Но ведь вода течет от тебя ко мне!» — робко возразил кудрошерстый. Бессильный перед истиной, волк заорал: «Но ты возводил на меня хулу в прошлом году!» — «Тогда меня не было на свете», — жалобно проблеял ягненок. «Так это был твой отец!» — зарычал волк и, оскалив зубы, бросился на ягненка.
Марк толкнул Тиберия локтем:
— Вот тебе и ответ! Сила сама себе закон!
Учитель улыбнулся:
— Октавий прав. Ответ дан на эзоповом языке.
Когда солнце поднялось высоко и залило ярким светом Форум, зазвонил колокол. Казалось, что он вместе с учениками радовался предстоящему отдыху.
— Ка-ни-ку-лы, ка-ни-ку-лы! — заливался он. — Каникулы!
Дети выбежали на Форум. Их звонкие голоса смешались с криками зазывал:
— Кому раков? Кому раков?.. Свежие пирожки с рыбой! Меняю сикли на денарии!
Тиберий направился к сестре. Мать сказала, что он узнает у нее интересную новость.
СУПРУГИ
Тиберий Семпроний Гракх отодвинул занавес и на цыпочках вступил в кубикул
[74]
. Бурное заседание в курии протянулось до заката, а после того пришлось еще идти к Сципиону Назике для приватного обсуждения государственных дел.
У изголовья мерцал светильник, выхватывая из мрака милое лицо Корнелии, ее обнаженную руку и белый свиток папируса на полу. Тридцать лет назад он ввел ее в свой дом. Тогда он был народным трибуном, а она — четырнадцатилетней девочкой, выделявшейся из своих сверстниц лишь тем, что ее отцом был великий Сципион. Теперь она сама красота, дар богов. Тиберий мог бы так стоять часами и любоваться ею. Но он приходил усталый. Да и шестьдесят пять лет — немалые годы. На Корнелии лежали дом и воспитание детей. На нем же тяжелым грузом — государственные дела: дважды консульская власть, цензура, проконсульство в Сардинии, а затем в Испании Ближней, посольства в Македонию и в Азию. Находясь многие годы вне Рима, он всегда был мысленно с ней и, возвращаясь домой, находил Корнелию еще более прекрасной.
Корнелия открыла глаза, и ее лицо осветила улыбка. Она протянула ладонь, и Тиберий, поднеся пальцы к губам, покрывал их один за другим поцелуями. «Моя владычица, — думал он. — В сенате мы решаем судьбы царств, а дома я не господин, а счастливый подданный».
Корнелия не имела привычки спрашивать, как прошел день. Но по ее глазам Тиберий всегда угадывал каждое ее желание. Он начал рассказывать, ничего не пропуская, по порядку, делая ее соучастницей государственных дел. Она внимательно слушала, мысленно представляя тех, кому он вслед за консулом давал слово. Лицо у нее стало суровым, когда Тиберий пересказывал речь Катона — смертельного врага ее отца, и постепенно смягчилось, когда Катона сменил Сципион Назика. Тиберий ощутил ее волнение, когда он рассказывал о решении сената.
— Какое счастье, что на этот раз тебя не избрали послом! Ты уже послужил государству! Дети тебя почти не видят. Да, сегодня Тиберий пришел расстроенным. Эта школа на Форуме не для него. Ему нужен настоящий учитель, гуманный и образованный, знающий не только латынь, но и греческий.
— Это верно, дорогая, — отозвался Тиберий, устраиваясь поудобнее. — Правда, Катон уверен в том, что греческая мудрость не может принести Риму ничего, кроме вреда. Однако он обучает на своей вилле греческому языку юных рабов, чтобы продать их подороже. Для своего же сына Марка он написал латинский учебник и учит по нему.
Корнелия усмехнулась:
— Риму достаточно с лихвой одного Катона. Зачем плодить собственные подобия? Теренций в «Братьях» показал, что из этого выходит. Наш сын должен быть не таким, как мы, лучше нас. Сегодня весь день я читала диалоги Платона. Кем бы он был, не столкни его фортуна с Сократом? Нашему Тиберию скоро десять. Ему нужен такой учитель, как Сократ.
— Где же его здесь найти? — задумался Тиберий. — Сократ был свободным человеком и афинским гражданином. Греки же у нас — чужеземцы. Учителя — рабы или либертины. Впрочем, поговори с Полибием. Может быть, он согласится сыграть Сократа?
— Я думаю, Полибия можно было бы уговорить. Но неразумно отвлекать его от занятий историей. И прежде, чем выбирать, надо сделать выбор между эпикурейцем и стоиком. Эпикур открыл законы природы, а Зенон понял, что надо следовать природе как бесстрастной и безупречной художнице жизни. Эпикур выступает против увлечения государственной деятельностью. Зенон же создал учение об обязанностях, позволяющее направлять человеческие характеры к добродетели. И по совету Полибия я выбрала стоика. Как ты к этому относишься?
Тиберий не отвечал. Взглянув на него, Корнелия увидела, что он мертв
[75]
.
У СЦИПИОНА
Дом Сципиона Эмилиана не выделялся среди соседних зданий Палатина ни своими размерами, ни архитектурой. Туфовая стена с крошечными окошечками выходила на улицу. Дверь вела из вестибула в атриум.
Тиберий подошел к шкафу предков. Последней в верхнем ряду была маска Сципиона Африканского, победителя Ганнибала.
Сколько он слышал от нее о деде, о его доблести! Тиберий вспомнил ее слова: «Слава не переходит по наследству. Я хочу, чтобы ты был известен людям не как внук Сципиона, а сам по себе».
Приоткрыв занавес, Тиберий вышел в перистиль, украшенный статуями из мрамора и коринфской бронзы. Когда-то они украшали дворец македонских царей в Пелле, а потом стали трофеями отца Сципиона — Эмилия Павла, перейдя в дом вместе с библиотекой. Тиберий не раз уже бывал здесь, где и познакомился с ахейцем Полибием, ведавшим книгами. Судя по шуму голосов, доносившемуся из таблина, сегодня здесь снова какое-то сборище.
Тиберия заметили.
— Входи! — услышал мальчик голос Сципиона.
Гости, опираясь на тугие волосяные подушки, возлежали на ложах. Среднее ложе занимал Публий. По правую руку от него находился высокий и худой, как жердь, старик, поэт Марк Пакувий. Тиберий знал, что Пакувий написал претексту «Павел», посвященную отцу Эмилиана — Эмилию Павлу, но в школе читали не ее, а переложение Пакувием трагедии Еврипида «Антиопа»
[76]
. Загадку из этой трагедии учитель заставлял учить наизусть:
