Трудно как-нибудь оправдать отношение Джона к его родителям. Сразу же после выпускной церемонии он проводил их до Нью-Йорка и посадил в поезд, пообещав писать. К рождеству он прислал им открытку без обратного адреса. Он не сообщил, что женился и стал отцом.
Джон Эшли во всем хотел видеть новое, первозданное. Как будто никто до него не зарабатывал себе на хлеб, не женился, не производил потомства. Молодая жена, первое жалованье, младенец на руках — все это были чудеса. Написать о них людям, которые считают их чем-то будничным, значит поставить под угрозу собственное ощущение чуда.
Кроме того, ему надоели советы и предостережения; надоело слушать похвалы за то, что всякий дурак может сделать, и насмешки над тем, что далось тяжким трудом; надоело по команде восхищаться тем, что он презирал (трусливой расчетливостью отца), и осуждать то, чем он восхищался (независимым духом бабушки). Ему надоело быть сыном. Первый год его семенной жизни был подобен открытию нового континента. Его голос стал на пол-октавы ниже. Милю пути до места службы он проходил каждый день с таким же чувством, с каким Адам выполнял свой ежедневный урок, давая имена растениям и животным. Первые полмили его обуревала нежность к тому, что он оставил позади; вторые полмили — сознание своей ответственности, как основателя рода человеческого, и своей обязанности о нем заботиться и его защищать. Ему было неприятно думать, что его счастье, быть может, слишком бросалось в глаза. Ему казалось, что от него исходит сияние. («Доброе утро, Джек. Как живешь?» — «Отлично, Билл. А ты?») Он стал еще более молчалив, чем был от природы. Но потом страхи рассеялись. Никто ничего не замечал.
Единственным разочарованием его новой жизни была работа. В станках, которые он проектировал, допускались лишь незначительные отклонения от установленных образцов. Он называл свою деятельность «изготовлением формочек для печенья». Не было никакой возможности сделать что-нибудь новое, хоть как-то проявить свои знания. Случайно (а жизнь подобных людей изобилует случайностями) он услышал, что в Коултауне имеется вакантная должность, и написал туда. Жалованье было маленькое, но описание его будущих обязанностей показалось ему заманчивым. Ему предлагали место «инженера по ремонту оборудования» — прежний только что скончался в возрасте восьмидесяти двух лет. Под письмом стояла подпись «Брекенридж Лансинг». Итак, прожив два года и два месяца в штате Огайо, семейство Эшли отправилось в южную часть штата Иллинойс, где его ждала жизнь, полная радостей, чудес и всяких случайностей. Когда они сошли с поезда на станции Коултаун в сентябре 1885 года, Джону Эшли было двадцать три года, Лили — около двух лет, а Роджеру — девять месяцев.
Каждый из детей Эшли — благодаря особым качествам, свойственным всем Эшли, — стал, по выражению Лили, «предельно знаменитым», однако слава каждого из них «предельно» усиливалась тем, что они были дети одной семьи. Восхищение или неприязнь, которые они вызывали, увеличивались от этого втрое, любопытство — во сто крат. Воскресные приложения к газетам помещали фельетоны под интригующими заголовками («Есть ли у молодых Эшли тайна?», «Планы молодых Эшли на 1911 год»), юмористы всячески изощрялись. Журналы публиковали их популярные биографии. Любители и профессионалы прилагали нечеловеческие усилия, копаясь в их генеалогии. Статьи и брошюры о них выходили на множестве языков. Объекты этих исследований получали по почте посвященные им труды, но категорически отказывались давать о себе какие-либо сведения. Констанс вначале бросала их непрочитанными в мусорную корзину; Лили и Роджер поручали своим секретаршам отвечать авторам благодарственными письмами.
Ближайшие предки Джона Баррингтона Эшли были фермерами и мелкими торговцами с западного берега реки Гудзон. Под фамилиями Эшли, Эшлий, Когхилл, Баррингтон, Бэрроу и тому подобными они в 60-х годах XVII века покинули долину Темзы и бежали от религиозных преследований за Атлантический океан. На каждого человека их веры и положения, который сразу принял решение за себя и своих ближних, приходилось не менее десятка таких, которые колебались, медлили и в конце концов отступили («Братец Вилкинс, поедешь ли ты с нами?»). Высадившись в Новой Англии, переселенцы стали продвигаться на запад, валили деревья, строили молитвенные дома и школы, а потом шли дальше. (В XVII веке они говорили: «Если ты видишь дым из соседской трубы, значит, ты живешь слишком близко». В XVIII — не без внутреннего сопротивления — приспособились к жизни общиной.) В день субботний они укрепляли свой дух, слушая четырехчасовые проповеди, главным образом трактовавшие о грехе. («О возлюбленные братья и сестры, подумайте о том, как страшно навлечь на себя гнев господень!») В большинстве семейств бывало по дюжине детей, не считая умерших в младенчестве; («Патриарх почиет на холме со своими юными женами».) Некоторые представители рода Эшли породнились с шотландскими и голландскими семьями с противоположного берега реки. Голландцы приехали из Амстердама. Один специалист по генеалогии обнаружил у них в роду какого-то Эспинозу и утверждал, что они состоят в родстве с философом, но ведь среди сефардов, бежавших от религиозных преследований в Испании, было много людей, носивших имя Эспиноза-Спиноза. Родители Мари-Луизы Сколастики Дюбуа — бабушки Эшли с отцовской стороны — приехали в Монреаль из маленького местечка под Туром на Луаре. («Dis, cousin Jacques! Est-ce que tu viens avec nous a Quebec — oui ou non?»
[47]
) Предки Беаты были фермеры, ремесленники и бюргеры из северной Германии. Бабушка ее матери происходила из семьи ткачей-гугенотов, бежавших от религиозных преследований во Франции после отмены Нантского эдикта. Они нашли убежище в гордых и независимых ганзейских портовых городах.
Имена, сотни имен, имена из архивов и городских ратушей, из приходских книг, из завещаний, с надгробий.
Лили послала одну из таких брошюр Роджеру: «Пусть бы они поскорее отыскали мне предков в Италии. Я уверена, что я итальянка. И еще я уверена, что я ирландка. Впрочем, чего ради изводить столько чернил?» Роджер ответил: «А я хотел бы прочитать хроники о наших потомках — твоих, моих и Конни». В этих хрониках будет фигурировать множество и ирландцев и итальянцев.
Эти разнообразные документы можно было найти в любой большой библиотеке; их выдавали всем, кто ими интересовался. А интересовались многие, и с разных точек зрения.
В родословной Эшли оказалось очень мало лиц, занимавшихся умственным трудом. По линии Когхиллов, Макфейлов и Вандейков-Хойсемов разыскали несколько учителей и священников. Прапрабабушка Джона Эшли была дочерью Лориса Вандерлоо, голландского мореплавателя, чье «Путешествие в Китай и Японию» (1770) было в свое время широко известно. Никаких доказательств благородного происхождения не нашлось. Притязания Клотильды Келлерман не подтвердились. Были предприняты тщательные поиски наследственных способностей к музыке. Обратили внимание на то, что Фридрих Келлерман состоял президентом хорового общества в Хобокене. В семействе фон Дилен существовала легенда, что один из их предков, по фамилии Каутц, служил виолончелистом в оркестре Фридриха Великого в Потсдаме. Это было доказано. Бедняга Каутц страдал меланхолией и наложил на себя руки.
