В нашей первой беседе я пресек чрезмерное любопытство доктора Босворта к моей особе; последующие наши разговоры ограничивались темами историческими, но я чувствовал, что его по-прежнему «снедает любопытство». Когда очень богатые располагаются к одному из нас, менее счастливо обеспеченных, они испытывают жалостливый интерес к тому, как мы «перебиваемся» в условиях лишений и грязи, на которые мы обречены, — короче говоря, выясняют, сколько мы зарабатываем. Не голодаем ли? С такого рода заботой я сталкивался снова и снова в течение лета. Передо мной неизменно ставили тарелки с бутербродами, вазы с фруктами. Только раз (и не здесь) согласился я выпить чашку чаю в доме нанимателя, хотя приглашения на завтраки, обеды и вечера становились все более частыми.
Меня смущало, что благодаря неутомимому перу Флоры Диленд я стал на Авеню предметом незаслуженного любопытства. Как я уже рассказывал, она без промедления постаралась расположить к себе Ньюпорт. Она заворожила своих читателей по всей стране (и местных) рассказами о Девяти городах, о роскошных деревьях острова Акуиднек и о чудесах дома Уикоффов. Я еще несколько раз посетил «Кулик», но цветок нашей дружбы увял: она меня пилила, а потом поссорилась со мной. Ей было невдомек, почему я не лезу из кожи вон, чтобы стать светской знаменитостью в «коттеджах» — по-видимому, с ней на буксире. Я твердо сказал ей, что не принимаю никаких приглашений и никогда не приму. Но прежде чем мы расстались совсем, она напечатала шестую статью — яркую картину культурного возрождения, совершившегося в этом земном раю. Статья была послана мне, но я удосужился прочесть ее лишь много позже. Не называя меня, она писала о невероятно ученом молодом человеке, который стал «гвоздем» летнего сезона и читает Гомера, Гёте, Данте и Шекспира старым и молодым. Он воскресил Клуб Браунинга, а его французские утренники превращают пляж Бейли в пустыню. Статья открывалась презрительным опровержением шутки двадцатилетней давности насчет того, что «ньюпортские дамы никогда не слышали первого акта оперы и не прочли второй половины книги». Ньюпорт всегда был и остается, утверждала она, одним из самых просвещенных городов страны, второй родиной Джорджа Бэнкрофта, Лонгфелло, Лоуэлла, Генри Джеймса, Эдит Уортон и миссис Эдвард Венебл, автора прочувствованного сборника стихов «Сны в Акуиднекском саду».
Не знал я в то время и другой, менее лестной причины, сделавшей меня в этих кругах предметом почти болезненного любопытства.
В доме было заведено, что около полуночи гости доктора Босворта приходили в кабинет, чтобы вторично попрощаться со знаменитым хозяином. Стараясь стушеваться — это стало моей линией поведения, — я держался у стены. Миссис Босворт с ними не входила, но доктор Босворт и Персис не забывали представить меня каждому новому гостю. Среди них были те, кто прибегал к моим услугам; мисс Уикофф лучезарно улыбалась мне, Бодо (частый гость) по-братски и без изящества приветствовал меня на немецком языке. Незнакомые дамы сообщали мне об успехах своих детей:
— Благодаря вам, мистер Норт, мой Майкл воспылал желанием стать чемпионом по теннису.
Миссис Венебл:
— Бодо говорит, что вы читаете епископа Беркли, — какая прелесть!
Еще кто-то:
— Мистер Норт, мистер Уэллер и я даем в субботу небольшой бал. По какому адресу можно прислать вам приглашение?
— Сердечно вас благодарю, миссис Уэллер, но дни у меня настолько загружены, что я не в состоянии нигде бывать.
— Ни на каких вечерах?
— Да — большое вам спасибо, — ни на каких.
Еще кто-то:
— Мистер Норт, мне не поздно вступить в ваше Общество Роберта Браунинга? Я обожаю Браунингов.
— Мне ничего не известно о существовании Общества Браунинга в Ньюпорте.
— Вот как?.. Вот как? Наверно, меня ввели в заблуждение.
Фенвики, с которыми вы познакомитесь позже, были очень сердечны и улыбались заговорщицки. Я был представлен родителям Дианы Белл, не признавшим во мне знакомца. Я наклонился к миссис Белл и сказал тихим голосом, но очень внятно: «Я дважды посылал мистеру Беллу счет за услуги, о которых мы договаривались. Если он не оплатит мой счет, я расскажу всю историю мисс Флоре Диленд, и шестьдесят миллионов американцев узнают о том, как украли чужое письмо. Всего доброго, миссис Белл».
Это было низко; это было недостойно йейлца. Она смотрела прямо перед собой, но счет был оплачен. Кто хочет быть джентльменом — пусть будет!
В числе других гостей я знакомился со все новыми и новыми членами клана Босвортов: с мистером и миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл и их старшими детьми; с Эдвардом Босвортом, его супругой и старшими детьми; с Ньютоном Босвортом, его супругой и детьми. Все дамы подавали мне руку и объявляли, что счастливы со мной познакомиться; джентльмены же не только не подавали руки, но еще смотрели на меня как на пустое место или поворачивались спиной. Не раз столкнувшись с такой враждебностью, я понял, что Гулливеру на острове Акуиднек открылась новая сторона местных нравов, заслуживающая более пристального внимания.
В «Девяти фронтонах» мне было неуютно. Я приехал в Ньюпорт для того, чтобы наблюдать не вмешиваясь. В доме же Босвортов я смутно ощущал, что рискую стать действующим лицом в перипетиях на манер поздней елизаветинской драмы. Я уже нажил здесь двух врагов: Виллис меня не переносил; а когда я проходил в холле мимо миссис Босворт, она слегка наклоняла голову, но взгляд ее говорил: «Берегитесь, молодой человек, мы вашу игру раскрыли…» Со дня на день я собирался бросить эту работу. Но мне было приятно читать епископа Беркли; мне было приятно все время вспоминать вместе с доктором Босвортом Ньюпорт XVIII века, лежавший в полумиле от того места, где мы занимались. Меня очень интересовала Персис, миссис Теннисон, хотя я не был ей представлен. Она поглядывала на меня озадаченно и с недоверием. Я удивлялся, как она может жить круглый год в доме, которым правит ее мстительная «тетя Салли». Больше всего меня вдохновляла нелепая мечта хозяина собрать здесь величайших мыслителей современности — мечта, которую он мог поведать только шепотом. Я прожил четыре с половиной мирных года в Нью-Джерси, где не было ни фантазий, ни опасностей, ни демонов, ни безумцев, — и очень мало возможностей испытать и попробовать себя на тех поприщах, мечты о которых дремали в душе. Я не отказался от места.
Я сам по неразумению сделал шаг, еще глубже вовлекший меня в события. Мы читали вслух собственный доктора Босворта труд «Некоторые здания XVIII века в Род-Айленде». Закончив главу, содержавшую подробное описание «Уайтхолла» епископа Беркли, я выразил свое восхищение искусством автора; потом добавил:
— Доктор Босворт, для меня было бы большой честью посетить этот дом вместе с вами. Нельзя ли как-нибудь днем съездить посмотреть его?
Ответом было молчание. Я поднял голову и встретил его пытливый жалобный взгляд.
— Конечно, мне бы тоже хотелось. Я думал, вы понимаете… Это препятствие… Я не могу покинуть дом больше чем на четверть часа. Я могу немножко погулять по саду. Я никогда не выйду из этого дома. Я здесь умру.
