Во время второго воскресного урока внизу зазвонил телефон.
— Знаю, кто звонит. Пойдем, Тед, я хочу, чтобы ты послушал.
— Я не хочу слушать твоих интимных разговоров, Рип.
— Ну, я прошу тебя. Ты же участник… участник моей борьбы… Ну, хоть дверь не закрывай. Клянусь, мне необходима твоя поддержка! Алло! Да, это Клуб монахов… Ах, это ты, Пэм? Я думал, ты в церкви… Я же сказал тебе, у меня немецкий урок… Знаю, что сегодня солнечная погода… Мы же об этом говорили. Детям ничего не сделается на пляже Бейли. Там трое спасателей — один на вышке и двое в лодках, а на пляже не меньше тридцати нянек, бонн и гувернанток — Fraulein, mademoiselles, gouvernantes. Я не могу и не хочу сидеть там три часа среди женщин… Роджерс ведь может привезти их домой, правда?.. Тогда договорись с Синтией, Эллен или с шофером Уинстонов, чтобы их захватили. Памела, я вот что тебе скажу: я никогда больше не поеду на этот пляж… Нет, дети не утонут. Оба терпеть не могут купаться. Они говорят, что от воды — «вонища». Нет, я не знаю, где они научились этому слову. Уверяют, что все дети так говорят. Они хотят ходить на общий пляж, где настоящий прибой… Я не желаю, чтобы прерывали мои уроки… Нет, насколько я знаю, в здании больше никого нет; весь персонал отправился в церковь… Пэм, ты же не такая, не разговаривай, как твоя мама!.. Я не желаю обсуждать это по телефону! Памела, ты же добрый, разумный человек… Но ты сама сто раз говорила о матери гораздо более обидные вещи… Да, я вернусь раньше половины второго. Этот междугородный разговор стоит много денег… Да, я захвачу в молочной мороженое… Нет, именно в молочной, где мне это запишут на счет: у меня ведь ни гроша в кармане… Дорогая, мне надо заниматься, но я не хотел бы первым вешать трубку, поэтому кончай ты… Да… Да… Нет… До свидания, скоро увидимся.
Он вошел ко мне, и, подняв брови, сказал:
— Гулливер и тысяча шелковых нитей. Но каждый день я несколько штук перерезаю.
Я ничего на это не ответил, и мы продолжали урок. Он как будто приободрился или, вернее, был собой доволен.
Мне подсунули задачу, с которой я не мог совладать. Нуждался я не в совете — их я редко находил полезными, — а в дополнительных сведениях, и не сплетнях, а фактах. Мне казалось, что я понимаю, почему Рип измельчал. Мне надо было побольше узнать о его жене. Надо удостовериться, что я сужу о ней справедливо, а чтобы судить справедливо, надо располагать всеми доступными фактами. Все, что можно было выяснить у миссис Крэнстон и Генри, я, по-видимому, выяснил.
Куда обратиться за достоверными сведениями о Памеле Ванвинкль?
Вдруг я вспомнил о Билле Уэнтворте. Я попросил его уделить мне полчаса. И вот в конце дня я снова оказался в его кабинете, заставленном блестящими кубками. Я рассказал ему об уроках немецкого, о постоянных помехах и о том, до какого холопского положения опустился мой друг.
— Билл, давно вы знаете полковника Ванвинкля?
— Дайте сообразить. Памела Ньюсом — в таком качестве я ее знал — привезла его сюда летом двадцать первого года, как только они поженились.
— А ее вы знаете давно?
— С детства. Летом она бывала здесь каждый день: после свадьбы почти не показывается. Родители ее — старые ньюпортцы.
— Многие из здешних знают, в какой она его держит узде?
— Мистер Норт, эта пара — всеобщее посмешище.
— Как получилось, что она одна распоряжается такими большими деньгами?
— Ньюсомы — не столько семья, сколько акционерное общество. Каждый отпрыск, достигнув двадцати одного года, получает большой пакет акций — говорят, свыше миллиона — и продолжает получать ежегодно… Она была трудным ребенком. Не ладила с родителями. Может быть, поэтому осенью двадцатого года, когда состоялась помолвка с полковником, родители отдали ей дом в Ньюпорте, а сами стали ездить на лето в Бар-Харбор.
— Простите за грубость, Билл, но правда ли, что она такая выжига, как о ней говорят?
— Моя жена — старая приятельница их экономки, миссис Идом, прекрасной женщины с твердым характером. Миссис Идом бывала у жены по воскресеньям. У нее просто сердце разрывалось при виде того, что вытворяет Памела с полковником. Вы не поверите, что делалось в этом доме. Миссис Идом приходила к жене отвести душу.
— Билл, а почему у полковника так мало друзей?
— Он всем нравится, его не только почитают, но и любят. Однако и женщинам и мужчинам просто неловко наблюдать эту картину. Понимаете, мистер Норт, до войны тут было немало молодых бездельников — они только развлекались, и никто их за это не осуждал. Но времена изменились. Теперь они работают, даже если не нуждаются в деньгах. Безделье не в моде; над ним потешаются. И всем ясно, как скверно оно влияет на человека. Сколько раз мы видели, что значит бедному жениться на очень богатой: она щелкает бичом, а он прыгает сквозь обруч, как мартышка.
Я описал ему молодого человека, который слишком рано пережил свой «звездный час», и это надломило его волю и жизнеспособность. Потом я рассказал ему, как Рип хочет опереться на меня в попытке обрести хоть какую-то свободу.
— Что ж, если вы имеете на него влияние, уговорите его поступить на работу. Если то, что я слышал, — правда, у него нет ни гроша. Он должен пресмыкаться, чтобы получить карманные деньги, а она может дать, а может и не дать. Сейчас я вам расскажу историю, которую никому никогда не рассказывал, но вам я доверяю. Когда он приехал сюда на второе лето, совет директоров казино избрал его почетным членом. Я попросил его заехать накануне, чтобы объяснить ему, какая церемония предусмотрена для такого случая. Я спросил, не захочет ли присутствовать и его жена, но позже он позвонил, что на церемонию она приедет, а на утренней репетиции быть не сможет, потому что занята в одном из своих обществ по защите животных. Он приехал — видеть его всегда приятно, хороший малый и прочее. Я говорю ему, что будет фотограф: нам хотелось повесить у себя его портрет. Видите, вот он. Прессе мы не раздаем своих фотографий — только во время теннисного турнира. Я намекнул ему, что совету директоров было бы приятно, если бы он надел летную форму и ордена. Он ответил, что форма и кое-какие медали у него сохранились. Ведь ему приходится сидеть на трибуне, рядом с мэром, во время парада Четвертого июля. Какие ордена лучше надеть? Я сказал, что у нас рассчитывают увидеть на нем три главных американских ордена, французские и английские. «У меня их нет, Билл», — говорит он и ухмыляется. Знаете его ухмылку?
— Да, он всегда ухмыляется, когда заходит речь о его военных заслугах или о его популярности.
— Он сказал, что в первый год после свадьбы хотел купить жене подарок на день рождения и взял деньги под залог своих орденов у торговцев медалями и военными трофеями в Нью-Йорке. И ведь знаете что: на церемонию она не явилась. Ненавидит его славу, боится, что она «вскружит ему голову», испортит его. Мистер Норт, уговорите его поступить на работу. Он станет другим человеком.
— Спасибо, Билл. А какую-нибудь работу ему предлагали?
