— Конечно, предлагали — при такой-то известности! Директором компаний и тому подобное. Она и слышать об этом не хочет. Вы же знаете: он выходец из западной части штата Нью-Йорк. Губернатор хотел учредить для него специальную должность, если он переселится в Олбени. Начальника полиции штата, с жалованьем, мне говорили, двадцать тысяч в год. Жена только посмеялась. Для нее это гроши. Говорит, что это просто унизительно.
— Правда, что она кормит семью солониной и супом из кормовой капусты?
— А-а. В городе о ней всякое рассказывают. Но консервы она покупает оптом.
Выходит, все же полезно спросить совета у дельного человека.
Утром следующего воскресенья мы сидели в библиотеке клуба и весело осваивали неправильные глаголы. Рип достиг того уровня в изучении нового языка, когда слова, прежде знакомые только по написанию, входят в живую речь, и это вдохновляет студента.
— Na ja, Herr Major, ich kenne Sie
[19]
.
— Und ich kenne Sie, verehrter Herr Oberst. Sie sind der Herr Oberst Vandewinkle, nicht wahr?
[20]
— Jawohl. War das nicht ein Katzenjammer über dem Hügel Saint-Charles-les-Moulins? Dort haben Sie meinen linken Flügel kaputt gemacht. Sie waren ein Teufel, das kann man sagen!
[21]
Рип выглянул в окно.
— Господи! Смотри, жена!
И точно: там стояла машина, а шофер уже шел по дорожке. Раздался звонок.
— Иди вниз. Сделай вид, будто ты здешний управляющий. Скажи, что я велел до часу дня меня не отрывать.
Я надел свою куртку («ЙЕЙЛ, 1920»).
— В таком виде я не могу быть управляющим. Скажу, что я — член клуба… Что-нибудь придумаю.
Я медленно спустился вниз и отворил дверь.
— Сэр, приехала миссис Идом и желает поговорить с полковником Ванвинклем.
Я взглянул на машину, где сидела «миссис Идом» под густой коричневой вуалью, и громко сказал:
— Он, по-моему, распорядился, чтобы ему не мешали. Что-нибудь дома стряслось? Пожар? Аппендицит? Укусила бешеная собака?
— Не-ет… не думаю.
— Обождите. Сейчас узнаю, можно ли его видеть. Скажите миссис Идом, что немецкий учитель полковника терпеть не может, когда прерывают урок. Все его боятся как огня.
Рип поджидал меня на лестнице.
— Она выдает себя за миссис Идом и желает с тобой поговорить.
— И будь уверен, войдет. Ее ничто не остановит.
— Я запру дверь наверх. Сейчас уже половина первого. А сам побуду внизу и составлю ей компанию.
— Черт возьми, я хочу послушать, что ты ей скажешь. Лягу на пол галереи для музыкантов. Снизу она меня не увидит.
Я снова пошел вниз, запер дверь на лестницу, спрятал ключ в карман, взял номер «Яхтинга» и уселся читать. На галерее послышался шорох. Это Рип завернулся в покрывало и лег на пол. В дверь опять позвонили. Я открыл и очутился лицом к лицу с весьма решительной дамой. Она откинула вуаль — это была очень красивая и разъяренная молодая особа. Распахнув дверь, она шагнула мимо меня в комнату.
— Доброе утро.
— Доброе утро, мадам. Простите, но должен вас предупредить, что, по правилам клуба, дамам сюда вход запрещен. Для женщин тут нет приемной.
— Будьте добры, скажите полковнику Ванвинклю, что его желает видеть миссис Идом.
— Мадам, шофер вам сказал уже…?
Она села.
— Простите, вы управляющий?
— Отнюдь, — сказал я глубоко оскорбленным тоном.
— А кто есть из распорядителей?.. Разве тут нет прислуги?
— Сторож с женой, как видно, ушли в церковь.
— Сэр, разрешите узнать, с кем я разговариваю?
Я был само благодушие, даже осмелюсь сказать — обаяние.
— Миссис Идом, я полагаю, вы более или менее представляете себе, что такое мужской клуб. По нашим правилам, ни один член клуба не может зваться так, как его зовут в повседневной жизни. У нас имена, которые нам присвоил Настоятель… Я — брат Асмодей. Член клуба, которого вы хотели видеть, — брат Беллерофонт.
— Какое ребячество!
— Да — со средних веков, со времен крестоносцев. Кстати, я — масон и член братства. В каждом из клубов, где я состою, мне дано имя, которое употребляют только в этом клубе. Вам, конечно, известно, что в религиозных орденах дело обстоит так же. Моя жена обижается, что я не рассказываю ей всех подробностей нашего устава… Кажется, я от кого-то слышал, что вы служите экономкой у брата Беллерофонта?
Она сердито смотрела на меня и молчала. Потом поднялась.
— А я все равно поговорю с полковником. — Подойдя к двери наверх, она подергала ручку.
Я чистил ногти.
— По-видимому, учитель немецкого ее запер. На него это похоже.
— Я посижу, пока полковник не спустится.
— Может, хотите почитать, миссис Идом?
— Нет, спасибо.
Я молча принялся за свой журнал. Она огляделась.
— Ну и монахи, с позволения сказать, — стреляете оленей, лисиц и дичь. Гнусная забава!
— Сейчас охотятся все меньше и меньше. Сами понимаете почему. — Она глядела на меня молча. — Из уважения к супруге брата Беллерофонта. — Молчание. — Вы, наверное, знаете о ее крестовом походе в защиту животных… Какая чудесная женщина! Каждый год спасает от смерти кошек, собак и диких зверей! Большой души человек! Золотое сердце!
Я пересек комнату, чтобы поправить на стене картину. И небрежно добавил:
— Постоянно слыша, какая она умница и отличная жена и мать, я всегда удивляюсь, как она позволяет своим детям ходить на пляж Бейли? Моя жена не пустила бы туда детей под страхом смертной казни.
— А что тут дурного?
— Удивляюсь вашему вопросу, миссис Идом. И пути кораблей, пересекающих Атлантику, и Гольфстрим проходят всего в нескольких милях. Днем и ночью там курсируют сотни судов. И по какому-то злосчастному сочетанию береговой линии, приливов и течений весь мусор, выброшенный за борт, словно намагниченный, притягивается к пляжу Бейли. Каждое утро служители собирают корзины отбросов: матросские башмаки, гнилые фрукты, дохлых попугаев, непристойные открытки и прочую грязь, которую противно даже называть.
Она смотрела на меня с ужасом.
