— Нет, насколько я знаю, — только в книжках.
Она сидела выпрямившись и смотрела на меня в упор.
— Кора, вы когда-нибудь слышали об этом?
— Конечно, миссис Грэнберри! Врачи всегда уговаривают дам в положении думать о чем-нибудь приятном — да, да.
Майра продолжала смотреть на меня почти сердитым взглядом.
— Что вы сидите, как истукан? Скажите, что мне делать.
— Лягте, пожалуйста, закройте глаза и послушайте меня немного. — Она оглянулась вокруг словно бы с раздражением, а потом сделала, как я просил.
— Майра, о Ньюпорте часто говорят, что это один из самых красивых городов в стране. Вы ездите туда и сюда по Бельвью авеню и бываете в домах ваших друзей. Ходите на пляж Бейли — и вы мне сказали, что вы о нем думаете. Вы часто выезжаете на «десятимильную прогулку»?
— Это чересчур далеко. Если вы видели одну милю, вы видели их все.
— Архитектура так называемых «коттеджей» — посмешище всей страны. Они нелепы. Только о трех можно сказать, что они действительно прекрасны… Теперь, если позволите, я изложу вам мои соображения о Ньюпорте. — Я рассказал ей о деревьях и — весьма подробно — о девяти городах Трои и девяти городах Ньюпорта. Миссис Каммингс уронила вязание на колени и не шевелилась. — Кроме того, вид на море и на залив из дома Бадлонгов, в пяти милях отсюда, — это такой вид, который не может наскучить — ни на заре, ни в полдень, ни в сумерки, ни при звездах, даже в непогоду, в дождь. Оттуда видно, как кружатся лучи шести маяков, оберегающих корабли, и слышны голоса морских буев, которые предупреждают: «Не приближайся к этим скалам — и доплывешь благополучно». Все в Ньюпорте по-своему интересно; меньше всего — Шестой город.
— То есть наш?
— А интереснее всех и красивее — Второй.
— Я забыла, это что?
— Восемнадцатого века. Я дам вам для шофера размеченную карту. А теперь, может быть, вернемся к «Уолдену»?
Она прижала ладонь ко лбу.
— Я сегодня устала. Вы меня простите, если я попрошу вас сейчас уйти? Я хочу подумать. Мы вам заплатим как обычно… Нет, постойте! Напишите сначала имена этих итальянских художников, которые помогают рожать красивых детей, и подходящие музыкальные сочинения.
Я написал: «Рафаэль. Да Винчи. Фра Анжелико» — с адресом нью-йоркского магазина, где продаются самые лучшие репродукции. Затем: «Пластинки Моцарта: Eine Kleine Nachtmusik. Ave, verum corpus».
В дверь постучали. Вошел мистер Грэнберри. Рукопожатия.
— Как поживает моя куколка?
— Спасибо, очень хорошо.
— Что вы читаете?
— «Уолден».
— «Уолден»… ах, да, «Уолден». Ну, это нам, должно быть, не очень интересно.
— Почему, Джордж?
Он ущипнул ее за щеку.
— Нам бы невесело жилось на тридцать центов в день.
— Мне нравится. Это первая книжка, которую мне хочется целиком прочесть на занятиях. Джордж, вот список книг, которые я прочла. Я хочу, чтобы ты их все купил. Мистеру Норту приходится брать их в Народной библиотеке. Они не очень чистые, и на полях написаны всякие глупости. Мне нужны собственные книги, чтобы писать на полях собственные глупости.
— Я этим займусь, Майра. Завтра утром секретарь их закажет. Что-нибудь еще тебе надо?
— Вот тут фамилии кое-каких итальянских художников. Если хочешь быть ангелом, купи мне их картины.
Он опешил:
— Майра, любая из этих картин обойдется тысяч в сто.
— Ну, ты же больше платишь за яхты, на которых никогда не плаваешь, правда? Ты можешь купить мне одну, а папа купит другую. А тут фамилия человека, который писал хорошую музыку. Пожалуйста, купи мне самый лучший патефон и эти пластинки… Я сегодня немного устала и только что попросила мистера Норта прекратить чтение. Я сказала, что мы заплатим как обычно… а ты не уходи.
Потом случилась большая неприятность.
Через два дня меня, по обыкновению, встретил у двери дворецкий Карел, чех, представительный, как посол, но скромный, как личный секретарь посла. Он наклонил голову и прошептал:
— Сэр, миссис Каммингс хочет поговорить с вами здесь до того, как вы войдете в комнату.
— Я подожду здесь, Карел.
Видимо, у Карела и миссис Каммингс была особая система знаков, потому что сиделка тут же появилась в холле. Она торопливо заговорила:
— Сегодня утром миссис Грэнберри получила два письма, и они ее очень расстроили. По-моему, она хочет о них рассказать. Она не поехала кататься. Со мной не перемолвилась и десятком слов. Если вам надо будет что-нибудь мне сообщить, то, уходя, пожалуйста, передайте Карелу. А сейчас минуты три подождите стучать. — Она сжала мне руку и ушла в комнату.
Я выждал три минуты и постучал. Открыла миссис Каммингс.
— Дамы, добрый день, — жизнерадостно сказал я.
Лицо у Майры было очень строгое.
— Кора, мне надо кое-что обсудить с мистером Нортом, прошу вас, оставьте нас минут на пять вдвоем.
— Ох, миссис Грэнберри, вы не должны обращаться ко мне с такими просьбами. Я направлена сюда как медицинская сестра и должна досконально выполнять все приказы доктора.
— Я вас прошу только выйти на веранду. Можете не закрывать дверь, но, пожалуйста, не слушайте, о чем мы говорим.
— Мне это совсем не нравится; ох, совсем не нравится.
— Миссис Каммингс, — сказал я, — поскольку я вижу, что для миссис Грэнберри это очень важно, я встану у двери на веранду, где вы меня будете видеть. Если дело коснется медицины, я буду настаивать, чтобы вам это сообщили.
Миссис Каммингс удалилась, а я стоял и ждал, как часовой.
— Теофил, барсук барсуку всегда говорит правду.
— Майра, я предпочитаю сам судить, какую правду надо говорить, какую нет. От правды может быть вреда не меньше, чем от лжи.
— Мне нужна помощь.
— Задавайте вопросы, а я попробую помочь, насколько это в моих силах.
— Вы знаете такую женщину — Флору Диленд?
— Я три раза ужинал у нее дома в Наррагансетте.
— Вы знаете женщину по фамилии Демулен?
— Один раз встретился с ней там за обедом и один раз, случайно, — на улице в Ньюпорте.
— Она распутница, потаскуха и — как это в «Томе Джонсе» — тварь?
— Ну, что вы! Она даже не лишена изящества. Она, как теперь говорят, «эмансипированная» женщина. Я бы никогда в жизни не назвал ее такими отвратительными словами.
— «Эмансипировать» — значит освобождать. Она была рабыней?
Я рассмеялся настолько весело, насколько мог.
— Нет, конечно… А теперь перестаньте говорить чепуху и объясните, в чем дело.
